Марджери сейчас одна-одинешенька, и он это знает.
Он угрожающе понижает голос:
– Я сказал, слезай с мула. Живо!
Он делает еще два шага вперед, снег скрипит под его ногами.
Вот она, голая правда о Марджери и обо всех женщинах в округе. Не важно, насколько ты умная, насколько сообразительная, насколько самостоятельная, тупой мужлан с ружьем всегда возьмет над тобой вверх. Ствол ружья так близко, что Марджери буквально смотрит в две черные бездонные дыры. Маккалоу с недовольным ворчанием выпускает ружье, позволив ему повиснуть на ремне за спиной, и хватается за вожжи. Мул резко поворачивается, Марджери неуклюже валится ему на шею и чувствует, как Маккалоу хватает ее одной рукой за бедро, а другой тянется к ружью. Дыхание Маккалоу отдает кислыми алкогольными парами, рука заскорузла от грязи. И буквально каждая клеточка тела Марджери сжимается от отвращения.
А затем она слышит это: звучный голос Нэнси вдалеке.
О, какой мир мы часто теряем!
О, какую ненужную боль мы несем…
Маккалоу вскидывает голову. Марджери слышит: «Нет!» – и с удивлением понимает, что крик этот вылетает из ее собственного рта. В нее впиваются мужские пальцы, грязная рука тянется к ее талии, и Марджери теряет равновесие. Железная хватка и зловонное дыхание Маккалоу говорят о будущем Марджери, которое превращается в нечто черное и ужасное. Но от холода движения мужчины становятся неуклюжими. Он возится с ружьем, повернувшись к ней спиной, и тут Марджери понимает, что это ее единственный шанс. Левой рукой она лезет в переметную сумку, а когда Маккалоу поворачивает голову, бросает вожжи, нашаривает правой рукой корешок толстой книги и с силой бьет ею – хрясь! – мужчину по лицу. Ружье выпадает у него из рук, трехмерное трах отражается от деревьев, и Марджери понимает, что пение Нэнси вдруг заглушается дружно взмывшими в небо птицами: дрожащее черное облако хлопающих крыльев. Маккалоу падает, а мул испуганно взбрыкивает и прыгает вперед, споткнувшись о неподвижное тело, Марджери ахает и хватается за луку седла, чтобы не упасть.
И вот она уже мчится вдоль русла ручья, дыхание застревает в горле, сердце колотится. Ей остается только надеяться, что мул не поскользнется в ледяной воде. У Марджери не хватает духу оглянуться назад, чтобы проверить, не преследует ли ее Маккалоу.
Глава 1
Тремя месяцами раньше
Обмахиваясь руками от жары у дверей магазинов или стараясь держаться в тени эвкалиптов, жители в один голос признавали, что сентябрь выдался не по сезону теплым. В зале собраний Бейливилла стоял густой запах хозяйственного мыла, застарелых духов и тел, втиснутых в выходные поплиновые платья и летние костюмы. Тепло проникло даже в обшитые досками стены: дерево протестующе скрипело и вздыхало. Плотно прижатая к Беннетту, который пробирался вдоль занятых мест, извиняясь перед каждым, кто пропускал их с едва сдерживаемым недовольным вздохом, Элис чувствовала, как в нее проникает тепло всех тел, откидывающихся назад, чтобы их пропустить.
Простите. Простите.
Наконец Беннетт нашел два свободных места, и Элис, с пылающими от смущения щеками, села, не обращая внимания на косые взгляды окружающих. Беннетт посмотрел на лацкан пиджака, сдул несуществующую пылинку, затем уставился на юбку Элис.
– Ты что, не переоделась? – прошептал он.
– Ты же сам сказал, мы опаздываем.
– Я не говорил, чтобы ты появлялась на людях в домашней одежде.
Элис пыталась приготовить картофельную запеканку с мясом, чтобы стимулировать Энни подавать к столу не только блюда южной кухни. Однако картошка позеленела, а кинув мясо на сковороду, Элис вся забрызгалась жиром. Когда Беннетт зашел за ней на кухню (Элис, конечно, забыла о времени), то не мог взять в толк, почему, ради всего святого, перед таким важным мероприятием нельзя было предоставить решение кулинарных вопросов экономке.
Элис прикрыла ладонью самое большое жирное пятно на юбке, исполненная решимости не убирать руку по крайней мере ближайший час. Потому что все наверняка затянется на час. А может, и на два. Или – да поможет ей Господь! – на три часа.
Церковь и собрания. Собрания и церковь. Временами Элис Ван Клив казалось, будто она меняла одно нудное времяпрепровождение на другое. И этим самым утром в церкви пастор Макинтош битых два часа клеймил позором грешников, очевидно лелеявших коварные замыслы верховодить в их маленьком городе, и теперь, обмахнувшись руками, похоже, готов был продолжить разглагольствования.
– Сейчас же надень туфли! – прошептал Беннетт. – Тебя могут увидеть.
– Это все жара, – сказала Элис. – Я же англичанка и не привыкла к таким температурам.
Элис не увидела, а скорее почувствовала неодобрение мужа. Но ей было слишком жарко, и она слишком устала, чтобы обращать внимание, а голос пастора оказывал нарколептическое действие, и Элис улавливала лишь каждое третье слово или вроде того: прорастание… стручки… мякина… бумажные мешки – и поняла, что все остальное ее мало волнует.
Замужество, говорили ей, – это увлекательное приключение. Путешествие в другую страну! Ведь как-никак Элис вышла замуж за американца. Новая еда! Новая культура! Новые впечатления! Элис представляла себя в Нью-Йорке, в аккуратном костюме, в шумных ресторанах или на запруженных народом улицах. Она бы писала домой письма, в которых хвасталась бы новыми впечатлениями. О, Элис Райт? Это не она, случайно, вышла замуж за того шикарного американца? Да, я получила от нее открытку – она была в «Метрополитен-опере» или в Карнеги-Холле… Но никто не предупреждал Элис, что ее ждут бесконечные светские разговоры с престарелыми тетушками за чашечкой чая, бесконечная куча бессмысленного шитья и штопки, а что еще хуже – бесконечные смертельно скучные церковные проповеди. Бесконечные, длиннющие церковные службы и собрания. И боже, эти мужчины просто упивались звуком собственного голоса! Элис казалось, будто ее непрерывно отчитывают четыре раза в неделю.
По пути домой Ван Кливы успели остановиться в тринадцати церквях, не меньше, и единственная служба, которая понравилась Элис, была в церкви в Чарльстоне, где священник настолько утомил свою паству, что прихожане, потеряв терпение, дружно решили «его перепеть», а когда совсем заглушили его песнопениями, он наконец уловил сигнал и, разгневанный, прикрыл на день свою религиозную лавочку. Тщетные попытки священника перекричать все громче и громче распевающих прихожан были такими смешными, что Элис не выдержала и захихикала. А вот паства в Бейливилле, штат Кентукки, как еще час назад обнаружила Элис, оказалась до ужаса восторженной.
– Элис, просто надень туфли. Пожалуйста.
Элис поймала на себе взгляд миссис Шмидт, в чьей гостиной она пила чай две недели назад, и поспешно устремила глаза вперед, стараясь не выглядеть слишком приветливой на случай, если миссис Шмидт пригласит ее к себе еще раз.
– Что ж, благодарим тебя, Хэнк, за совет, как хранить семена. Уверен, ты дал нам богатую пищу для размышлений.
