Беннетт повернулся к Фреду, тотчас же встав в боевую стойку:
– Эй, Гислер, ты нарываешься! Насколько я понимаю, это вообще не твое дело.
– Нет, мое. Особенно когда передо мной избитая до полусмерти беззащитная женщина.
– А ты у нас теперь эксперт по обращению с женами, а? Судя по тому, что случилось с твоей собственной…
– Довольно! – Элис медленно встала с кресла – у нее начала болезненно пульсировать голова – и повернулась к Фреду. – Фред, вы не оставите нас на секунду? Пожалуйста.
Фред перевел взгляд с Элис на Беннетта и обратно.
– Я подожду снаружи, – пробормотал он.
Пока за Фредом не закрылась дверь, Элис с Беннеттом стояли, угрюмо потупившись. Элис первая подняла глаза на человека, за которого вышла замуж чуть более года назад. И, как она сейчас поняла, их союз отнюдь не был для нее слиянием родственных душ, а всего-навсего поиском пожарного выхода. Ведь что, в сущности, они друг о друге знали? Они оба были так или иначе загнаны в угол людьми, возлагавшими на них слишком большие ожидания, а брак с иностранцем давал надежду вырваться в другой – непохожий – мир из замкнутого круга привычной жизни. Но со временем именно непохожесть Элис стала отталкивать от нее Беннетта.
– Ты ведь вернешься домой? – спросил он.
И никаких тебе: «Мы все уладим, все обсудим. Я люблю тебя и так волновался, что всю ночь не спал».
– Элис?!
И никаких тебе: «Мы переедем и будем жить отдельно. Начнем сначала. Элис, мне плохо без тебя».
– Нет, Беннетт, я к тебе не вернусь.
Похоже, он не поверил своим ушам:
– Что ты имеешь в виду?
– Я к тебе не вернусь.
– Ну… И куда же ты пойдешь?
– Еще не знаю.
– Но ты не можешь вот так взять и уйти. У нас так не принято.
– И кто это сказал? Беннетт… ты меня не любишь. А я не могу… Я не могу быть тебе такой женой, какую ты хочешь. Тебе нужна другая. Мы оба ужасно несчастны, и нет никакой надежды, будто… что-нибудь изменится к лучшему. Итак, нет. Мне нет смысла возвращаться домой.
– Это все дурное влияние Марджери О’Хара. Папа был прав. Эта женщина…
– Ой, я тебя умоляю! У меня есть своя голова на плечах.
– Но ведь мы женаты.
Элис выпрямилась:
– Я не вернусь в ваш дом. И даже если вы со своим папашей силком затащите меня назад, я все равно уйду.
Беннетт растерянно потер затылок. Потом покачал головой и повернулся вполоборота к Элис:
– Ты же знаешь, он ни за что на это не пойдет.
– Ну да, он на это не пойдет!
Элис внимательно посмотрела на мужа – в нем явно шла тяжелая внутренняя борьба, – и на нее вдруг нахлынула всепоглощающая печаль. Все было кончено. Но внезапно она увидела на лице мужа еще одно чувство, которое, как она надеялась, он тоже сумеет распознать. Облегчение.
– Элис? – окликнул ее Беннетт.
И снова возникла эта безумная надежда, неугомонная, как майский жук, что даже сейчас, когда уже сказано последнее прости, он сожмет ее в объятиях, поклянется, что не может жить без нее, что все это было идиотской ошибкой, что они теперь всегда будут вместе, как он и обещал. Ведь в сердце Элис жила неистребимая вера, что в любой истории любви имеются скрытые возможности для счастливого конца.
Она покачала головой.
И он, ни слова не говоря, ушел.
* * *
Рождество прошло очень тихо. Марджери никогда традиционно не праздновала Рождество, поскольку с этим праздником у нее не было связано ни одного светлого воспоминания, однако Свен настоял на том, чтобы купить небольшую индейку, которую он начинил и приготовил в духовке, а еще он испек печенье с корицей по шведскому рецепту своей матери. У Марджери, конечно, было много талантов, качая головой, говорил Свен, но если бы он доверил ей готовку, то стал бы толщиной с ручку от метлы.
Они пригласили Фреда, что заставило Элис смутиться, и каждый раз, когда, сидя за столом, он украдкой смотрел на нее, она, словно сговорившись, поднимала на него глаза и при этом отчаянно краснела. Фред принес с собой шотландский кекс «Данди», сделанный по рецепту его матери, и бутылку французского красного вина, сохранившегося в погребе со времен его отца. Они выпили вино и даже похвалили его, хотя мужчины потом единодушно сошлись на том, что нет ничего лучше холодного пива. Они не пели рождественских гимнов, не играли в игры, однако было нечто успокаивающее в дружной компании этих четырех людей, которые испытывали теплые чувства друг к другу и были просто благодарны получить один-два выходных дня.
С учетом того, что произошло раньше, Элис весь день боялась услышать стук в дверь, за которым последовало бы неминуемое столкновение. Мистер Ван Клив привык оставлять за собой последнее слово, а Рождество, как никакой другой праздник, способствует употреблению горячительных напитков, от которых вскипает кровь. И действительно, в дверь постучали, правда, вопреки ожиданиям Элис, незваным гостем оказался совсем другой человек. Она проворно соскочила со стула и выглянула в окно, отвоевав жизненное пространство у яростно лающего Блуи, но вместо мистера Ван Клива увидела Энни, как всегда крайне недовольную, что, учитывая праздничные дни, было вполне объяснимо.
– Мистер Ван Клив просил передать вам это, – сердито выплюнула Энни, сунув Элис в руки конверт.
Элис попыталась удержать Блуи, который, наконец вырвавшись на свободу, кинулся приветствовать гостью. Самая никчемная на свете сторожевая собака, ласково говорила Марджери, шума много, а толку мало. Последыш в помете. Вечно готов дать понять, как он счастлив, что остался в живых.
И пока Элис забирала письмо, Энни не сводила с Блуи настороженных глаз.
– А еще он просил передать, что желает вам счастливого Рождества.
– Неужели так трудно было оторвать задницу от стула, чтобы сказать все это самому? – крикнул с порога Свен, за что Энни наградила его злобным взглядом, а Марджери тихо отругала.
– Энни, может, перекусишь чего-нибудь на дорожку? – спросила Марджери. – День сегодня холодный, а мы будем рады разделить с тобой праздничный ужин.
– Спасибо. Но мне нужно вернуться домой. – Энни, казалось, было неприятно стоять рядом с Элис, словно, находясь поблизости, она могла заразиться от нее склонностью к девиантному сексуальному поведению.
– Ну ладно, спасибо, что проделала такой длинный путь, – произнесла Элис.
Энни посмотрела на нее с подозрением, явно опасаясь стать предметом насмешек. После чего повернулась и принялась торопливо спускаться с холма.
Закрыв дверь, Элис отпустила собаку, которая сразу же принялась лаять в окно, напрочь забыв, кому только что виляла хвостом, и уставилась на конверт.
