Согласно схеме, найденной Максимом, музей Федорова располагался рядом со станцией метро «Беляево». Северин рассудил, что быстрее добраться на метро. И вот он уже шел от станции метро по направлению к центру, посматривая на номера домов. Когда-то, сравнительно недавно, при его уже жизни, это был самый край Москвы, спальный район. С тех еще лет осталась, наверно, какая-то патриархальность, эти палисадники перед пятиэтажными домами, на которых сейчас копошились пенсионеры, высаживавшие цветочную рассаду. Потом он миновал примету нового времени — стройку очередного «элитного» дома, чрезвычайно монументально смотревшегося на огромном плакате, возвышавшемся над забором. Потом опять пошли типовые белые дома, но уже повыше, шестнадцатиэтажные. Судя по номерам, музей располагался где-то здесь.
Странное место для музея! Все известные Северину музеи располагались в центре и, за исключением немногочисленных музеев-квартир известных людей, в отдельных зданиях, с непременными колоннами. Здесь ничем таким и не пахло. В нужном ему доме он обнаружил только районную библиотеку. Зашел внутрь, надеясь расспросить там о музее, где еще и расспрашивать, как не в библиотеке, и тут, наконец, увидел нужную вывеску. За добротной стеклянной дверью виднелся обширный зал с огромным министерским столом посредине, картины и портреты на стенах, полки с экспонатами, действительно, настоящий музей, пусть и маленький.
Дверь была заперта. Северин подергал ручку, постучался, никто не откликнулся. Пришлось идти намеченным путем, в библиотеку. Северин давно не был в публичных библиотеках, так давно, что он уже сам сомневался, бывал ли там когда-нибудь. В чем он не сомневался, так это в том, что в библиотеках в наши дни должны царить бедность и запустение. В этом мнении его укрепляли не столько репортажи по телевидению, сколько собственный опыт, ведь библиотеки стояли в хвосте длинной очереди за бюджетными подачками, на другом полюсе от милиции, и если уж у них… Да о чем тут говорить, только душу травить!
Тем сильнее его поразило внутреннее убранство библиотеки. Потолок, стены и пол, блестящие после недавнего ремонта, новая мебель, яркие непотрепанные обложки книг и — библиотекари. Северин ожидал увидеть пенсионерок-энтузиасток, служащих более по инерции и для общения, чем ради мизерной зарплаты. Ему же разом улыбнулись три молодые симпатичные женщины (к молодым Северин относил всех женщин, которые выглядели моложе его самого). Что осталось от старых времен, так это предупредительность и вежливость. Именно так, в представлении Северина, должны были говорить библиотекари не только в советские, но и в более ранние, благословенные времена. Вскоре появилась еще одна молодая, с небольшой натяжкой, женщина, представившаяся Юлией, которую Северин за отсутствием других характеристик окрестил хранительницей музея.
— Вы по поводу того ограбления! — радостно воскликнула она, ознакомившись с удостоверением Северина. — Вот уж не ожидали, что из-за такой мелочи к нам прибудет старший следователь из самого МУРа!
— Какого ограбления? — спросил Северин.
— Ну как же! Мы и заявление написали, хотя у нас не хотели его принимать. Ровно неделю назад ночью сработала сигнализация, приехала милиция на машине, но ничего не обнаружила, все было заперто. Мы уже днем обнаружили пропажу, копию рукописи Николая Федоровича.
— Эту? — спросил Северин, доставая из портфеля листок.
— Да! А говорили, не по нашему делу, — с легким укором в голосе и с понимающей улыбкой на устах сказала Юлия, — нет, не то! — воскликнула она, перевернув листок, — на нашем штамп был.
— Естественно, это копия, оригинал приобщен к делу как вещественное доказательство, — веско сказал Северин, — он, несомненно, будет возращен вам по окончании следствия и суда, — последнее вышло не очень убедительно, и Северин, почувствовав это, поспешил перейти к делу: — У вас есть какие-нибудь подозрения? Было ли что-нибудь необычное в предшествующие дни?
— Было! — сразу же воскликнула Юлия, что было неудивительно, женщины, конечно, все давно и не раз обсудили. — Посетитель был странный. В общем-то, мы к таким привыкли, учение Николая Федоровича пользуется сейчас большой популярностью и, как это часто бывает, помимо истинных последователей, озаренных светом веры и преисполненных желанием глубже погрузиться в изучение творческого наследия Николая Федоровича, оно привлекает всяких шарлатанов, а также людей, скажем так, неадекватных, короче, психически ненормальных.
Далекий от философских умствований Северин считал, что как раз истинные последователи, озаренные и преисполненные, относятся к последней категории, но свое мнение он оставил при себе.
— Как выглядел этот посетитель? — спросил он, оставаясь в строгих служебных рамках.
— Очень высокий, худощавый, лет тридцати пяти, красивый мужчина. Интеллигентный, с правильной речью, уснащенной какими-то даже старорежимными оборотами. Мы поэтому нисколько не удивились, когда он представился писателем, членом Союза писателей, сказал, что пишет детективный роман. Сказал несколько смущаясь и как бы извиняясь за издателей и публику, а также за себя за то, что вынужден потрафлять их заказам и вкусам. Объяснил, что по ходу действия преступник должен проникнуть в наш музей, и он, верный реалистической манере, пришел к нам, чтобы в описание не вкралось ни малейшей неточности. Ну, и мы все ему показали, — пришла пора смущаться Юлии.
— Понятно, — сказал Северин, сопровождая слово соответствующей улыбкой, — а какие еще приметы у него были, ну там усы…
— Разве я не сказала? — удивилась Юлия. — Волосы у него были длинные и борода окладистая, тоже длинная. Пока он с нами разговаривал, эта прическа и борода смотрелись очень органично, я хочу сказать, что они ему очень подходили и шли, а как он ушел, так они меня в сомнение ввели. Я даже подумала, не накладные ли. А уж как мы пропажу обнаружили, так мои сомнения обратились в уверенность. Я знаю, кто это был, — Юрий Павлович Погребняк!
Северину было знакомо это имя.
— Врач, — уточнил он.
— Врач! — такого вопля стены этого заведения культуры никогда не слышали и, Бог даст, никогда больше не услышат. Вслед за этим на Северина обрушился водопад слов: фельдшер, коновал, авантюрист, проходимец, мошенник, аферист, прохиндей, хапуга. Казалось, все ругательные ярлыки были примерены, признаны соответствующими и навешены на несчастного Юрия Павловича, так что последний аккорд прозвучал вполне логично: — Дьявол во плоти! Это его присные похитили рукопись!
— Сигнализация на нечистую силу не реагирует, — Северин попробовал шуткой остановить водопад. Безуспешно.
— Доктор всех мыслимых наук, увешан дипломами как новогодняя елка, а кто выдал эти дипломы? Высшая аттестационно-квалификационная комиссия! Нет такой комиссии, есть ВАК, высшая аттестационная комиссия, если вы знаете. Академик бесчисленного числа академий! Липовые эти академии, и академик он липовый. Нью-Йоркская Академия наук — ха-ха!
О Нью-Йоркской Академии наук Северин слышал, уже упоминавшийся Перелетов Игорь Вячеславович был ее действительным членом. Когда-то свежеиспеченный молодой доктор наук чрезвычайно гордился избранием, потом, правда, говорил об этом с какой-то ехидцей, причины которой Северин запамятовал, но диплом в рамке со стены не снимал, диплом был красивый.
