– Давай-давай, шевели кукушкой. Борозды эти что, по-твоему?
– Когти?
– Могешь, тезка! Я всякого говна повидал, но такое в нашем меню впервые. И меня весьма не устраивают размеры.
– И что теперь делать?
– А что ты тут сделаешь? В яму покричишь? Эй, Леопольд! Выходи, подлый трус?
– Люди должны знать, для их же безопасности.
– Вот для их безопасности и в первую очередь спокойствия знать пока никому ничего не нужно. Начальству я сам доложу. Только паники не хватало. Говорю же, рано гоношиться, пока не ясно ничего. Официальная версия – почва чудит.
– И сколько нам ждать? – не унимался Мигель. – И главное, чего?
– Пока нам снова не решат напомнить о себе. Или до первых жертв.
– Жертв, – похолодев, повторил священник.
– Мы же не знаем, чем оно любит лакомиться.
– Это жестоко.
– И цинично, – согласился Батон. – Но это наша реальность. И моя работа.
– Люди не приманка.
– Это пока, – мрачно ответил охотник, направляясь прочь.
– Ты куда?
– Обрадовать Турнотура. Яму огородите.
Проводив его взглядом, Мигель поднял с земли баул и подозвал Птаха.
– Наросла кученька, – пропел блаженный. – Земля-матушка разродилась…
– Идем, Егор. Иннокентий наверняка заждался.
Но тяжелые мысли крепко поселились у него в голове.
* * *
Неокрашенная церквушка, внешне напоминавшая арктическую, пахла свежим срубом. На луковке красовался выкованный местным кузнецом массивный начищенный крест. Любо-дорого посмотреть. Притвор, средняя часть и алтарь – все было устроено как положено.
– Хей! Я вас уже потерял, братцы! – помахал с крыльца отец Иннокентий.
– Задержались по пути. У одного фермера на участке неприятность случилась.
– Ничего серьезного? – спросил батюшка, пока они шли по скрипящим половицам в придел.
– Земля провалилась, – помня наказ Батона, уклончиво ответил Мигель. – Никто не пострадал.
«Пока», – мысленно добавил он.
– Ну и слава богу, – перекрестился Иннокентий. – Все принесли?
– Все, все, – закивал Птах. – Всех собрали. Все тут.
– Тогда приступим.
До обеда они были погружены в работу, извлекая из баулов иконы, старательно развешивая их по стенам и устанавливая аналой. Церковь, окрещенная в честь Святителя Николая Чудотворца, покровителя путешественников, преображалась на глазах.
* * *
– М-м-м, а пахнет-то как, родимая, – принюхавшись, блаженно осклабился Паштет. – Аж шибает.
– Верняк. Амброзия. Мастерство не пропьешь, – согласился Треска и заржал над получившимся каламбуром.
На камбузе «Грозного» парочка возилась возле самогонного аппарата, сцеживая драгоценное пойло из сушеной морской капусты в пластиковые бутыли. Местный алкоголь хоть и мог похвастаться относительным качеством и достаточным разнообразием, так и не заставил поваров отказаться от привычного самогона, напоминавшего о доме и вызывавшего томительную ностальгию, особенно после парочки приличных стопок.
– Давай следующую готовь, ага, так, – поторопил дежуривший на разливе Треска. – Да не пролей, дебил!
– Не бухти, вижу я.
– Видит он, – орудуя журчащим шлангом, ворчал Треска. – Очередного захода несколько недель ждать. Капуста-то еще осталась?
– До фига. Мы же впрок пять ящиков заготовили. Хватит нам этого, не ссы.
– Хватит, не хватит, – передразнил толстяк. – Пойла много не бывает, чувак. Это ж первое лекарство, когда душу щемит.
– У тебя всегда щемит, страдалец.
– Что поделать, – вздохнул Треска. – Это есть неотъемлемая часть загадочной русской души.
Опустошив колбы и пересчитав бутылки (вышло неплохо, аж сердце радуется), парочка вновь заправила аппарат и уселась за стол для обязательной процедуры снятия пробы.
– Надо было поприличнее закуся взять, – поздновато спохватился Паштет. – Не кошерно как-то.
– Намана, – успокоил Треска, пошукав в одном из ящиков и выуживая оттуда пару завалявшихся сухарей. – По-солдатски, чем богаты. Мы же не жрать пришли.
– Верно. – Паштет придвинулся ближе и азартно потер ладони. – Хотя от огурчика я бы не отказался. Эх, создавай!
– Будем! – Наполнились стопки, и приятели махнули по первой.
– Ох ты ж. – Проглотив, Паштет наморщился, ткнувшись рожей в рукав. – Горлодер. В этот раз передержали малеха.
– Ништяк. Хорошо пошла, – причмокнул Треска, сразу разливая по новой. – Сейчас шестеренки смажутся, как по маслу пойдет.
– Куда гнать-то, чувак?
– А мы и не гоним, – по-деловому отозвался толстяк. – Рабочий день кончен, смена сдана. Имеем полное право.
– Кстати, прикинь, раньше тут на все острова только одна пивоварня была! И то ниже трех градусов пивас варили.
– Бедняги, – искренне посочувствовал Треска. – В такой унылости керосинить сам бог велел!
– Да брось, красиво. Давно, когда поставляли нашим лососину, меняли у них водку, чтобы из Дании не ждать из-за квот и санкций. Говно, правда, была.
– Наша, ясен пень. Зато сейчас разгулялись.
– Ага. До войны тут вообще всего пять алкашных маркетов на все Фареры было.
– Тоска-а…
– Ну, учитывая объем населения, им хватало, – сказал Паштет и хихикнул. – Теперь наверстывают.
– И мы не отстаем!
Когда полуторалитровая бутыль была опустошена более чем на половину и парочка захмелела, Паштет предложил выйти на палубу подышать. Снаружи уже наступали сумерки, в селении зажглись фонари. Вахта пробила восемь склянок.
– Ляпота-а, – оценил пейзаж Треска и смачно рыгнул.
На улицах уже практически не было прохожих, в рассыпанных по берегу домиках тут и там горел свет, поэтому одинокая фигура в плаще с опущенным капюшоном сразу привлекла внимание.
– Гля, – ткнул в нее пальцем Треска.
– Ну, Птах, – пригляделся Паштет.
– Куда это он опять намылился?
– Тебе не пофиг? Он же того, куку на всю маковку. – Паштет покрутил пальцем у виска. – Даже во сне под подушкой фигу показывает. Мало ли что за блажь.
– А мне интересно, – решительно ответил Треска, застегивая фуфайку. – Что это за дядя у него там такой. Все равно делать нефиг, заодно прогуляемся. Сам хотел подышать, так вот тебе – воздух, природа, все дела.
– Так он же в лес. Ночью нельзя! – испугался Паштет.
– А стволы нам на чё? – не сдавался дошедший до кондиции «море по колено» Треска. – Лерка там шастала и ничего, жива-здорова, с муженьком милуется. Сейчас только рюкзак захвачу.
