– Господин генерал-прокурор, – суровым голосом произнес император, – необходимо сделать все, чтобы причастные к этому злодейству лица были пойманы и наказаны. А чтобы успешнее это сделать, я попросил господина Патрикеева и его людей оказать вам помощь. Запомните – их указания вы обязаны выполнять с такой же тщательностью и старанием, как и мои. И если господин Патрикеев доложит мне, что вы не проявили требуемого рвения в розыске преступников…
Павел подошел и взглянул в глаза Обольянинову. Тот побледнел, и на лбу его выступили капельки пота.
Император, впрочем, вскоре сменил гнев на милость и дружески похлопал по плечу генерал-прокурора.
– Я верю, Петр Хрисанфович, что вы сделаете все, что в ваших силах. И Василию Васильевичу, – Павел кивнул в мою сторону, – не придется жаловаться на вас. Ступайте и помните, что я хочу вас видеть на вахтпараде. Там я сообщу всем нечто весьма важное…
3 (15) марта 1801 года. Санкт-Петербург.
Подполковник ФСБ Михайлов Игорь Викторович,
РССН УФСБ по Санкт-Петербургу
и Ленинградской области «Град»
Васильич с утра пораньше отправился на рандеву с Павлом, а у нас началась веселуха. Не успели наши орлы продрать глаза и умыться, как в Кордегардию заявились портные с аршинами и матерчатыми лентами. Оказывается, император велел им снять мерки с нас, дабы срочно изготовить два комплекта одежды – штатской и форменной. Дескать, мы своими необычными мундирами вводим окружающих нас подданных царя в ненужные крамольные мысли.
Ну, насчет военной формы я готов с Павлом поспорить – его мундиры, скопированные с мундиров прусской армии времен Фридриха Великого, изрядно отстали от общемирового тренда и абсолютно нефункциональны. Как считали специалисты по военной форме, так называемые потемкинские мундиры, введенные во времена императрицы Екатерины Великой, были гораздо удобнее и опередили время лет этак на семьдесят. Больше всего нам не понравились букли и косы. Из-за отсутствия растительности на головах наших бойцов, косы и букли могли быть лишь искусственные.
Я понимаю – для оперативных нужд неплохо было бы иметь комплект местной одежды. Но с другой стороны, чтобы носить костюм начала XIX века, нужна некоторая практика. Человек из нашего времени будет выглядеть в нем, как туземец Пятница, которого Робинзон Крузо нарядил в европейский камзол и треугольную шляпу. Потому я не препятствовал почтенным портным делать свое дело (царский приказ они обязаны выполнить), но о необходимости поголовного переобмундирования решил переговорить с Павлом немного позднее и без свидетелей.
Впрочем, одного из нас пришлось одеть по здешней моде. Герман Совиных, хорошо разбиравшийся в наших электронных девайсах, должен был с утра отправиться в город. Там он с помощью людей из здешней «конторы» – Тайной экспедиции – должен будет проследить за генералом Беннигсеном и, если повезет, подсадить ему «жучка» на одежду. Германа нарядили в одежду мастерового, научили правильно надевать и снимать шапку и штаны. Первое нужно было при общении с «благородными», а второе – если приспичит справить большую или малую нужду. Странно будет, если сопровождавшие его люди станут рассупонивать портки Герману. Посторонние люди, увидев такое, могут их просто неправильно понять.
Совиных для связи снабдили радиостанцией, а для самообороны он прихватил электрошокер, взятый напрокат у запасливого Алексея Алексеевича. Удар током ошеломит «клиента» сильнее, чем удар ножом. Нож – штука привычная, а вот электроника в этом мире пока еще не распространена.
Как мы и предполагали, Беннигсен присутствовал на вахтпараде, но лишь в качестве зрителя. Он сумел, как ему показалось, незаметно перетолковать о чем-то с поручиком Преображенского полка Мариным и сунуть ему в руку какую-то бумажку. Мне стало интересно, что там написано…
На вахтпараде, при большом стечении народа, император сообщил свое судьбоносное решение. Он объявил, что с сей минуты его наследник не цесаревич Александр Павлович, а цесаревич Константин Павлович. Да-да, именно так все и было сказано! Толпа зашумела и загалдела. По здешним временам это была сенсация.
Мне, например, в отличие всезнающего Василия Васильевича, не было известно, что еще в октябре 1799 года Павел (в обход собственного же «Положения об императорской фамилии») пожаловал Константину Павловичу титул цесаревича, то есть наследника престола. Этим император хотел отметить храбрость и отвагу, проявленную Константином во время Итальянского и Швейцарского походов. А сейчас царь просто произвел рокировку, тем самым поломав все планы заговорщиков.
Ах, хитер Павел Петрович! Ловко это он придумал! Свое решение он объявил публично, и теперь даже если заговорщики все же смогут совершить задуманное, то вместо Александра им придется возводить на престол Константина. А он далеко не так покладист, как Александр – баловень бабушки Екатерины.
Беннигсен, так и не удосужившийся за время службы в России выучить русский язык, не сразу понял, что такое, взволновавшее всех присутствующих, сказал император. Он попытался выяснить это у стоявшего рядом гатчинского полковника, но тот, как на грех, оказался малороссом и мог лишь с грехом пополам объясниться с ним по-польски. Но Беннигсен «не розумел польску мову». Наконец, сжалившийся над Длинным Кассием какой-то штатский из числа придворных в расшитом золотом камзоле на неплохом французском растолковал генералу суть того, что только что объявил император.
Генерал вздрогнул. Он какое-то время стоял, словно библейский соляной столп, а потом осторожно выбрался из толпы и быстрым шагом направился в сторону Миллионной улицы. Я вспомнил, что в доме на этой знаменитой своими дворцами и особняками улице жил Валериан Зубов – «одноногий генерал» и брат Платона и Николая Зубовых. Этот роскошный особняк Валериану Зубову подарила в свое время Екатерина II. В наше же время в нем располагался Комитет по физической культуре и спорту Петербурга. Пару раз мне приходилось в нем бывать, и мне запомнилась его парадная мраморная лестница и просторный зал с потолком, украшенным гипсовой лепниной.
Наши ребята в невзрачной кибитке, запряженной лохматой лошаденкой, последовали вслед за ганноверцем. Догадавшись, что тот направился к дому, в котором жили братья Зубовы, они обогнали Беннигсена и поехали по Миллионной в сторону Зимнего дворца. Миновав дом, в котором когда-то жил Густав Бирон – брат фаворита императрицы «престрашного зраку» Анны Иоанновны, – Герман и два его спутника вылезли из кибитки. Один из них держал в руках лубяной короб со свежеиспеченными калачами.
Как и было заранее договорено, Совиных и его напарник, Никита Горохов, отправились навстречу Беннигсену. Второй агент Тайной экспедиции, Григорий Зернов, взгромоздив на голову короб с калачами, неспешно шел за ними следом.
Ребята из «конторы» XIX века умели работать. Поравнявшись с генералом, Григорий сделал вид, что поскользнулся, уронил короб на землю, и калачи покатились под ноги Беннигсену. Тот отпрянул в сторону от неожиданности. Тем временем Герман и Никита, успевшие зайти за спину ганноверца, развернулись и бросились на помощь торговцу калачами, который с жалобными воплями опустился на колени и собирал в короб вываленный в снегу товар. Беннигсен, поначалу с подозрением смотревший на незадачливого простолюдина, видя его неподдельное огорчение, злорадно захохотал. А Герман тем временем успел незаметно приколоть булавку с радиомикрофоном к мундиру генерала, после чего вместе с Никитой стал помогать Григорию собирать калачи. Беннигсен, пробормотав что-то под нос по-немецки, подошел к двери особняка Зубова и постучал. Ему открыли, и он, оглядевшись по сторонам, быстро юркнул в парадную.
