Мы любовались городом, вспоминали, что в наше время находилось в том или ином месте. Особенно непосредственно вела себя Дарья, которая вскрикивала от восторга и то и дело дергала отца за рукав кафтана. Поручик Паскевич внимательно прислушивался к нашим комментариям и не мог понять, о чем, собственно, идет речь. Наконец он не выдержал и решил спросить у нас напрямую:
– Господа, я слышал, что вы обладаете даром предсказания. Ну, как парижская ясновидящая Мари Ленорман, которая нагадала Жозефине Богарнэ чудесное спасение из якобинских застенков и последующее замужество на весьма известной ныне личности. Может быть, вы предскажете будущее одному поручику – сыну небогатого полтавского помещика?
Я вопросительно посмотрел на Алексея Иванова. С одной стороны, не хотелось рассказывать Паскевичу о нашем иновременном происхождении, а с другой стороны, нам нужны были люди, на которых можно будет впоследствии опереться. Поэтому, вздохнув, я с видом Сивиллы произнес:
– Иван Федорович, я могу вам предсказать лишь то, что могло бы с вами произойти. Но будет ли так на самом деле, или все обернется иначе – уж простите, сие мне неизвестно.
– Хорошо, господин подполковник, я согласен, – голос Паскевича дрогнул. – Расскажите о том, что знаете, я готов выслушать ваше пророчество.
– А если я скажу вам, что вы, господин поручик, станете фельдмаршалом, светлейшим князем, а император будет называть вас отцом-командиром?
После этих моих слов легкая улыбка пропала с румяного лица флигель-адъютанта, он побледнел и остановился как вкопанный.
– Господин подполковник, Николай Михайлович, да что вы такое говорите? Я – князь? Я – фельдмаршал? Я – отец-командир для его императорского величества? Если это шутка, то весьма жестокая и неудачная.
– Иван Федорович, – вступил в разговор Иванов, – господин подполковник говорит истинную правду. Именно так и было в нашей истории… Иван Федорович Паскевич станет генерал-фельдмаршалом, светлейшим князем Варшавским и графом Эриванским, человеком, которого император Николай Павлович будет называть отцом-командиром. Хотите, верьте, хотите, нет…
– Князем Варшавским?.. Император Николай Павлович?.. Господа, так вы из будущего? – наконец-то дошло до Паскевича. – А я ведь догадывался о чем-то подобном. Скажите, а что еще было со мной в вашей истории?
– Много чего было, – ответил я. – Только, Иван Федорович, давайте договоримся – о том, что вы только что узнали от нас, вы никому больше не расскажете. Вы обещаете сохранить наш секрет?
– Даю вам слово русского офицера! – воскликнул Паскевич. – Я буду нем как рыба. Господа, вы можете на меня положиться.
– Вот и отлично. Тогда послушайте, что могло бы произойти в России три дня назад…
15 (27) марта 1801 года. Санкт-Петербург.
Патрикеев Василий Васильевич,
журналист и историк
Вчера британская эскадра предприняла попытку войти в Зунд. Точнее, адмирал Паркер решил разведать подходы к Большому Бельту. Но снявшиеся с якоря корабли, пройдя несколько миль вдоль северного берега Зеландии, вернулись. Дело в том, что адмирал Паркер все еще пытался уговорить коменданта крепости Кронборг, расположенного рядом с Хельсингёром, пропустить британскую эскадру в Зунд. Но датский офицер твердо заявил: «Как солдат, я не могу вмешиваться в политику, но и не могу допустить, чтобы флот, намерения которого мне неизвестны, прошел безнаказанно мимо пушек моей крепости».
Сказано красиво, но реальной возможности противостоять англичанам у храброго датчанина не было. Пушки крепости Кронборг просто не могли достать корабли вражеской эскадры. Так что британцы, идя на прорыв, практически ничем не рисковали.
После совещания на флагманском корабле адмирала Паркера было решено начать прорыв к Копенгагену 30 марта. А потом, благополучно миновав Кронборг, отряд Нельсона атакует датские корабли, стоящие в гавани Копенгагена, прибрежные форты и плавучие батареи. Но это все в будущем. А пока мы готовились к предстоящему сражению.
Наши «градусники» обучали егерей князя Багратиона правильному ведению снайперского огня по противнику. От их меткости и умения поражать наиболее важные цели на поле боя зависело очень многое. Нам надо было уничтожить высаженный на берег британский десант и вывести из строя как можно больше кораблей эскадры Нельсона.
– Надо лишить их хода, – предложил Игорь Михайлов. – Корабли поголовно парусные, следовательно, выведя из строя рангоут и такелаж, мы превратим их линейные корабли и фрегаты в плавучие мишени. Буксировать их шлюпками – это просто нереально. Во-первых, шлюпок не хватит – наверняка большая часть их будет разбита нашей артиллерией во время сражения, а во-вторых, егеря качественно проредят гребцов. Но сие следует обсудить с адмиралом Ушаковым, который со дня на день должен прибыть в Петербург. Думаю, что он сумеет организовать разгром своего британского оппонента.
Сегодня я заглянул в гости к Михаилу Илларионовичу Кутузову. Он давно уже приглашал зайти к нему в дом на набережной Невы, которая уже в наше имя станет носить имя Кутузова. Этот дом он купил два с лишним года назад у вдовы камергера Зотова. Сейчас тут расположилось все его большое семейство – супруга Екатерина Ильинична и четыре незамужние дочери. Старшая дочь – Прасковья – была замужем за Матвеем Федоровичем Толстым и жила отдельно от родителей.
Супруга Кутузова считалась хлебосольной хозяйкой. Она была умна и, если судить по ее переписке с мужем, часто давала ему толковые советы. К тому же она была вхожа к первым лицам государства, и даже император Павел, оценив ум и такт Екатерины Ильиничны, наградил ее одним из высших орденов Российской империи – орденом Святой Екатерины.
Видимо, Михаил Илларионович кое-что рассказал жене о моей скромной персоне. Она время от времени бросала на меня откровенно любопытные взгляды, а один раз даже вроде собралась меня о чем-то спросить, но, похоже, передумала, заметив укоризненное выражение на лице мужа.
А дочери Кутузова вели себя непосредственно, особенно младшенькие – тринадцатилетняя Екатерина и двенадцатилетняя Дарья. Старшие же – по возрасту уже невесты – вежливо поздоровались со мной и чинно уселись за стол.
Разговор во время трапезы был чисто светским, то есть половина фраз произносилась по-французски, и я по незнанию языка не мог поддерживать его. Заметив смущение на моем лице, Михаил Илларионович негромко произнес еще одну фразу по-французски, после чего все присутствующие перешли на русский.
Когда хозяйка дома начала расспрашивать меня о моей биографии и семье, я немного замялся. Правду им рассказать я не мог, а врать не хотелось. Почувствовав некоторое напряжение в моих словах, Михаил Илларионович ловко сумел сменить тему разговора и начал рассказывать различные смешные истории. Кутузов был прекрасным рассказчиком. Он умело менял голос и тембр, в зависимости от слов, которые произносил тот или иной участник событий. Если бы он не был полководцем и политиком, то из него получился бы прекрасный актер.
