Сказать честно, я сильно рисковал – ведь если бы по нам открыли огонь и датчане, и шведы, вся наша эскадра получила бы сильные повреждения. Но мистер Ванситтар сообщил мне, что можно свободно подойти к шведскому берегу, не опасаясь получить оттуда залп из тяжелых береговых орудий. У шведов их там просто не было. Потому, перед тем как начать движение, я приказал подойти к шведскому берегу настолько близко, насколько позволяли глубины. «Пусть ваши корабли при этом будут задевать реями о скалы», – приказал я. Таким образом, мы оказались далеко от датской крепости, и ядра ее пушек просто не долетали до нас.
Мы сделали несколько залпов по Кронборгу, после чего, увидев, что мы находимся на безопасном расстоянии, прекратили огонь. Впрочем, не обошлось без потерь – на 50-пушечном корабле «Изис» разорвало 24-фунтовое орудие, в результате чего семь человек было убито и ранено. Но мы прорвались и в самое ближайшее время намерены атаковать Копенгаген.
Несомненно, что грохот выстрелов был услышан в датской столице, и ни о какой внезапности уже не могло быть и речи. Поэтому адмирал Паркер собрал нас, командующих отрядами, на своем флагманском корабле «Лондон», чтобы еще раз обсудить план предстоящего сражения.
На столе Паркера лежала карта пролива, который мы должны были форсировать. У Копенгагена пролив значительно расширился – расстояние от датского берега до города Мальмё на шведском берегу составляло 15 миль. Примерно посередине пролива лежал остров Сальтгольм. Пролив фактически делился им на две части. Один – от шведского берега до острова Сальтгольм, второй – прилегающий к Копенгагену. Этот пролив, в свою очередь, разделялся на две части песчаной банкой, именуемой Миддель-Грунд, длина которой была три мили. Глубины вдоль этой банки малы, и крупные корабли, подходящие к ее границе, рисковали сесть на мель. Западный проход, примыкающий непосредственно к Копенгагену, назывался Королевским фарватером. Он считался пригодным для всех кораблей, даже тех, кто имел большую осадку. Другой проход, восточный, назывался Большим или Голландским фарватером. Он тоже был вполне судоходен даже для самых больших кораблей. Помимо мелей, в проливе имелось сильное течение, которое значительно осложняло проход кораблей через пролив.
Датчане успели неплохо подготовиться к предстоящему сражению. Как сообщил мистер Ванситтарт, у входа в Королевский фарватер на сваях был сооружен форт «Трекронер», вооруженный 69 орудиями. Для поддержки его огнем датчане установили два старых линейных корабля, превращенные в плавучие батареи. Ну, а на рейде Копенгагена стояли боевые корабли и плавучие батареи, на борту которых было 628 орудий. Экипажи их насчитывали пять тысяч человек. Корабли и плавучие батареи были установлены на шпринг
[42] на расстоянии примерно мили впереди береговых батарей, оставляя узкий проход для торговых судов шириной 500 метров между береговой линией и отмелью Миддель-Грунд.
На совещании у адмирала Паркера я предложил лично возглавить отряд из десяти линейных кораблей, пяти фрегатов и флотилии канонерских лодок, бомбардирских судов и брандеров. С этими силами я рассчитывал разгромить датчан и вывести их страну из нечестивого союза, направленного против Англии.
План же мой был таков. С попутным ветром я намеревался пройти Голландским фарватером, достигнуть южного конца Миддель-Грунда, дождаться там перемены ветра, после чего войти с юга в Королевский фарватер и атаковать датские корабли, форты и плавучие батареи. Остальные корабли нашей эскадры должны будут поддерживать мои действия, открыв с севера огонь по форту «Трекронор». Огонь по датским кораблям, фортам и батареям я собирался вести, стоя на якоре. Несмотря на значительное превосходство противника в артиллерии, я был уверен в победе. Ведь у меня в подчинении были английские матросы и офицеры, лучшие в мире военные моряки, которые не дрогнут ни перед кем.
Адмирал Паркер долго колебался, но в конце концов согласился с моим планом. Он даже расщедрился и добавил к тем десяти линейным кораблям, которые я попросил у него, еще два 50-пушечных корабля.
Пока же я проводил предварительную подготовку к сражению. Мои офицеры ночью тайком промерили Голландский фарватер и наметили путь движения по нему кораблей. Датчане накануне сняли буйки, которыми были обозначены границы фарватера, но не догадались организовать его охрану, и наши люди безо всяких помех набросали на карте путь, по которому мы вскоре двинемся в бой.
А пока я жду попутного ветра. Вполне возможно, что уже завтра я поведу свой отряд Голландским фарватером. На душе у меня было удивительно спокойно. Я ничуть не волновался в ожидании сражения, которое мною будет непременно выиграно. Ведь Англия – повелительница морей, а самый сильный флот в мире – британский!
19 (31) марта 1801 года. Санкт-Петербург.
Патрикеев Василий Васильевич,
журналист и историк
Становится все жарче и жарче. Как в прямом, так и в переносном смысле. Весеннее солнце греет все теплее, а приближение британской эскадры к Балтике вызывает у многих из великосветского бомонда легкую панику. Петербург – столица Российской империи, построенный волею Петра Великого на окраине государства, всегда выглядел заманчивой добычей для наших иностранных недругов. Сначала шведы, потом британцы и французы мечтали, прорвавшись в Финский залив, высадить своих солдат прямо на гранитных набережных Северной Пальмиры и отобедать в роскошных залах Зимнего дворца. Но Питер и был славен тем, что за все время своего существования на его мостовую так и не ступила нога захватчика.
Я на днях рассказал Павлу о событиях Великой Отечественной войны и о блокаде Ленинграда. Император, весьма удивленный тем, что невесть откуда взявшиеся «большевики» перенесли столицу в Москву и переименовали город, был потрясен эпической обороной Северной столицы от немецких войск.
– Василий Васильевич! – воскликнул он. – Да как такое могло произойти! Ведь немцы всегда были союзны нам!
Когда же я напомнил Павлу о Семилетней войне, о сражениях при Куннерсдорфе и Гросс-Егерсдорфе, император запыхтел от возмущения и сказал, что сражения с войсками боготворимого им короля Фридриха Великого не больше чем недоразумение, в котором правительство Елизаветы Петровны оказалось послушной игрушкой в руках австрийцев и французов.
– Вы же знаете, что мой отец, император Петр III, взойдя на престол, поспешил прекратить эту ненужную России войну и вернуть королю Пруссии все отвоеванные у него земли.
Я про себя подумал, что сие, в числе прочего, и стало причиной гибели императора Петра Федоровича. Но об этом я предпочёл промолчать, лишь добавив, что в конечном итоге часть Восточной Пруссии все же стала русской. И очень жаль, что Павел, будучи цесаревичем, отказался от всех прав на Гольштейн-Готторп. Город Киль и прилегающие к нему территории сейчас бы очень пригодились русскому флоту.
