Бевил очень серьезно относился к своим обязанностям. У него была штаб-квартира в Ланселле, и, приезжая в Корнуолл, он проводил там два утра в неделю, чтобы те, кого он представлял в парламенте, могли прийти к нему с любыми вопросами. Иногда я ездила туда с ним и, к своему изумлению, обнаружила, что от меня тоже есть польза и он это понимает. Вскоре я позабыла об инциденте, случившемся во время медового месяца, который меня так сильно расстроил; я даже сумела внушить себе, что все это мне просто почудилось.
Политическая деятельность Бевила захватила меня — так же, как и его. Я с радостью убедилась, что при всех своих амбициях — а он мечтал о кабинете министров и, возможно, когда-нибудь о должности премьера — Бевил искренне заботился об интересах своего округа и не собирался прятаться от людей, отдавших за него свои голоса. Это создавало ему много хлопот: поток посетителей не иссякал, письма приходили пачками, и, хотя Уильям Листер был замечательным помощником, на мою долю работы тоже хватало.
Казалось, вновь настали безмятежные дни.
Я часто задумывалась о том, как изменчива человеческая жизнь. Когда перемены происходят постепенно, к ним успеваешь привыкнуть, но внезапные удары, которые обрушиваются на тебя без всякого предупреждения, переворачивают жизнь, так что ничего уже не может остаться прежним, заставляли меня всякий раз с печалью убеждаться в непрочности самого нашего существования.
Это случилось апрельским утром. Дикие фиалки уже расцвели вокруг изгородей, в лугах распускались примулы, и я просыпалась в залитой солнцем комнате под шум волн, которые лениво набегали на берег и отступали — величественно и неспешно.
В тот день Бевил принимал посетителей в штаб-квартире в Ланселле с Уильямом Листером, поэтому я осталась дома. Я спустилась вниз, чтобы отведать острых бобов с беконом, выставленных в начищенном до зеркального блеска блюде на буфете. В Менфрее завтракали с половины восьмого до девяти, и в то утро, поскольку никто из моих новоприобретенных родственников не спустился вниз составить мне компанию, а Бевил уже уехал, я ела одна. Я успела внимательно изучить газеты, и тут слуга внес письма и положил их на стол.
Я бросила на них взгляд: почерк на одном из конвертов оказался настолько знакомым, что у меня перехватило дыхание.
Почерк Гвеннан!
Я взяла конверт. Письмо было адресовано мне. В верхнем углу его стоял плимутский адрес. Я прочла:
«Дорогая Хэрриет, все как в старые добрые времена, правда? Наверное, ты думала обо мне и тебе все еще интересно, что происходило со мной все это долгое время. Я готова удовлетворить твое любопытство, если хочешь. Но это — между нами. Сначала я хочу увидеться с тобой — тайно. Приезжай по этому адресу — сегодня или завтра. Я буду там. Только — одно условие. Ты должна приехать одна и никому об этом не рассказывать. Надеюсь, что ты так и сделаешь. Полагаюсь на тебя.
Гвеннан.
P.S. Найти меня легко. Когда ты выйдешь из здания вокзала, поверни направо, потом — налево и иди до конца. Снова поверни направо, и увидишь дом. Номер 20. Я буду ждать».
Шагая по улицам, которые с каждым шагом становились все более грязными и убогими, я внутренне готовилась к тому, что увижу. «Номер 20» оказался обшарпанной трехэтажной развалюхой. Парадная дверь была открыта, и, когда я проскользнула в коридор, меня окликнула какая-то старуха. Она сидела в кресле-качалке в комнате справа, где на веревках сушилось белье и копошилось несколько детей в изодранной одежде.
— Я хотела бы видеть миссис Беллэйрс, — сообщила я ей.
— Идите прямо наверх, — отозвалась она.
Пока я взбиралась по расшатанным ступеням, мне стало нехорошо; дело было не в запахе, не в грязи и нищете — я панически боялась того, что увижу за той дверью, где ждала меня Гвеннан.
Я постучала. И услышала голос, так похожий на голос Бевила:
— Хэрриет. Значит, ты пришла… ты ангел!
— Гвеннан.
Я стояла и смотрела на нее. Куда делась моя красавица Гвеннан, с пылающим, высокомерным взглядом, пышными рыжевато-коричневыми волосами, с особым выражением, характерным для всех Менфреев? Передо мной стояла увядшая, измученная женщина, такая худая, что несколько секунд мне пришлось убеждать себя, что это моя подруга. Она куталась в халат, который когда-то был пестрым. Я заметила, что кое-где он порван.
Мне хотелось разрыдаться, но я постаралась скрыть свои чувства и, чтобы Гвеннан не прочла ничего на моем лице, быстро притянула ее к себе и обняла.
— О, Хэрриет…сентиментальная особа! Ты всегда была такая, я это знала.
— Лучше расскажи мне все, — попросила я. — Где Бенедикт Беллэйрс?
— Этого я не знаю.
— Значит, вы расстались?
Она кивнула:
— Это была самая большая ошибка из всех, которые я совершила, Хэрриет.
— Все пошло не так?
— Почти с самого начала. Он думал, что у меня есть свои деньги. Он слышал о Менфреях… старинное семейство… традиции и все такое. А я… я ничего ему не принесла.
— И тогда ты обнаружила, что твой брак — ошибка, и…
— Это даже не был настоящий брак. То есть я-то думала, что настоящий, но в конце концов выяснилось, что он уже женат. Я была слепа, Хэрриет, и не требовалось много хитрости, чтобы меня обмануть. Я прошла через какую-то церемонию бракосочетания…но его не обвинили и в двоеженстве. Просто его друг изобразил священника, он тоже актер и хорошо сыграл роль.
— Гвеннан!
— Тебя это задевает? Я читала о тебе в газетах: «Дочь предыдущего парламентария от округа Ланселла выходит замуж за нынешнего депутата. Мисс Хэрриет Делвани, дочь сэра Эдварда Делвани, сочеталась браком с мистером Бевилом Менфреем, членом парламента от Ланселлы». Видимо, Хэрриет, ты добилась того, чего хотела. Ты ведь всегда хотела заполучить Бевила, правда?
Я кивнула.
Она улыбнулась — довольно печально:
— Расскажи мне, что было, когда я сбежала?
Все та же Гвеннан! Ее собственные дела всегда интересовали ее больше, чем дела всех прочих людей, и она и не пыталась этого скрывать.
— Жуткий скандал.
— Могу себе представить. А Хэрри?
— Ты разбила ему сердце.
— Бедняжка! Он был бы мне хорошим мужем.
— А что случилось после этого… шутовского венчания?
— Я, как говорится, «осталась одна с ребенком».
— У тебя есть ребенок?
— На самом деле именно поэтому я попросила тебя приехать. Ради него я готова поступиться своей гордостью.
— Где же он?
Гвеннан подошла к двери и открыла ее. В маленькой комнатушке стояла старая корзина для грязного белья, в которой спал мальчик. Он был бледненьким и не слишком чистым, но по рыжеватым волосам Менфреев я сразу узнала в нем одного из них.
