— Что ты хочешь сказать?
— Не спрашивайте меня. Мне просто пришло в голову… — Ее лицо вдруг сморщилось, словно она собиралась плакать.
— Фанни! — вскричала я. — Что с тобой?
— Я — глупая женщина, это правда. Но это просто потому, что я хочу видеть вас счастливой…
— Но я счастлива, Фании. Я счастлива, говорю тебе.
Она грустно посмотрела па меня — я вспомнила, что именно так она обычно и смотрела на меня в прошлом, — и пробормотала:
— Вам не одурачить Фанни.
Я сразу узнала Джессику. Она единственная из дам была одета без причуд, и мне виделся за этим хитрый расчет, ибо она сразу же привлекала к себе внимание всех и каждого. Она сама сшила платье из сиреневого шелка, почти пуританское в своей простоте: юбка до пят и лиф, который сам по себе выглядел бы чопорно, но па ней производил обратное впечатление, подчеркивая безупречную фигуру. Ее темные волосы были гладко уложены по обе стороны лица и собраны в простой узел на затылке. Она изображала гувернантку ушедших времен. Увидев ее, я затаила дыхание.
— Я вижу, вы меня узнали, несмотря па маску, — сказала она. — Как вам нравится мой костюм?
— Он такой…
— Простой? Я изображаю гувернантку.
— Он очарователен. Что вас навело на эту мысль?
— Вы ведь нарядились как хозяйка дома давних времен, но вы ведь и есть хозяйка дома. Тогда почему бы и мне не нарядиться тем, кто я есть? Сшить все это не составило труда, и я полагаю, больше никого в подобном наряде не будет. Эта идея возникла, когда мы говорили в тот день в заброшенном крыле дома.
— Я понимаю.
— Как по-вашему, та гувернантка ведь выглядела примерно так? — спросила она. — Мне кажется, похоже. Я посмотрела альбомы. Этот наряд — примерно того же времени, что и ваш. Интересно, заметит это кто-нибудь или нет.
— Я полагаю, вряд ли.
— Но если кто додумается, будет забавно.
Я отошла от нее и двинулась через зал. В тот же момент ко мне подскочил римлянин, и я сначала решила, что это Бевил.
— Вы просто восхитительны в этом наряде. — Голос принадлежал Уильяму Листеру.
— Благодарю вас. Я уже видела две тоги. Я ведь говорила вам, что их будет в изобилии.
— Здесь просто вавилонское столпотворение — все страны, все эпохи.
— Я хочу пойти убедиться, что с ужином все в порядке.
— Позвольте сопровождать вас.
— Нет, пожалуйста, лучше побеседуйте с Марией Стюарт. У нее такой вид, словно она в темнице, а не в Менфрее.
Я заметила, как мимо меня проследовал кардинал, — он сопровождал Марию-Антуанетту. Мой галантный свекор вспомнил юность.
Мы решили, что музыка на балу тоже будет из разных времен и стран, и в этот момент как раз заиграли «Голубой Дунай». Ужин был накрыт в трех комнатах, украшенных цветами и гирляндами. Я поговорила с Пенджеллом, который уверил меня, что все в порядке, а потом вернулась в бальную залу.
— Позвольте вас пригласить?
Еще один римлянин. На мгновение мое сердце замерло. Я подумала, что это — Бевил, который нарочно изменил голос, чтобы разыграть меня, но иллюзия быстро рассеялась.
В бальной зале было слишком тесно, да и мой партнер не блистал изяществом, но это, похоже, не слишком его заботило, ибо он скорее хотел поговорить.
— Должен признаться, я знаю, кто вы, — сказал он мне.
— Это настолько понятно?
— Нет. Но я уже видел вас в этом платье раньше.
Теперь я узнала голос и очертания рта. Они стали жестче, с тех пор как исчезла Гвеннан.
— Так это вы, Хэрри.
— Меня выдали?
— Вы сами себя выдали, упомянув платье.
— Мне кажется, это было так давно.
— Хэрри…
— Ладно. Вам странно, с чего это я вздумал говорить об этом. Теперь все это уже в прошлом, и она мертва.
— О, Хэрри, — произнесла я, — это было так глупо. Она даже не…
— Не любила его? Наверное. Но меня она, впрочем, тоже не любила. По-моему, она не любила никого, кроме себя. Она была из Менфреев.
В его голосе звучала боль, и я всем сердцем жалела его. Он не забыл; возможно, даже и не простил.
— Она ужасно страдала, Хэрри.
Он промолчал, и я заметила, как его губы сжались, словно моя фраза доставила ему удовольствие. Бедняга Хэрри, он любил ее; похоже, Менфреи правда владели какими-то особыми чарами, которыми привязывали к себе людей. Я подумала о своих чувствах к Бевилу; как бы он ни обращался со мной, это ничего не меняло. Возможно, так было и с Хэрри, который до сих пор не исцелился от своей любви к Гвеннан.
Может быть, подумала я, он и политикой занялся, чтобы отвлечься от своих переживаний, а может, видел в соперничестве с Бевилом своего рода месть.
— Вы меня жалеете, Хэрриет, — неожиданно сказал он, словно прочитав мои мысли. — Вы думаете, Гвеннан сломала мне жизнь, а теперь меня ждет еще одно унижение, когда люди продемонстрируют мне, что не желают видеть меня своим представителем в парламенте.
— Но почему здесь, Хэрри? — спросила я. — Почему не где-нибудь еще?
— Вам не нравится, что я стану соперником вашего мужа?
— Не в том дело. В конце концов, вы — старый друг семьи. Я знаю, мы все притворяемся, что это не важно, но в каком-то смысле… Я бы предпочла, чтобы вы выставили свою кандидатуру где-нибудь еще.
— По-вашему, здесь у меня нет шансов?
— Менфреи испокон веку занимали это кресло.
— Но одно время Ланселу представлял ваш отец. Почему бы традиции не быть нарушенной снова?
— Но… он принадлежал к той же партии.
— Партию можно и сменить.
Я заметила, что его губы скривились в ухмылке, и поняла, что, если ему удастся отобрать место в парламенте у Менфреев, это будет его сатисфакцией за оскорбление, нанесенное ему Гвепнан.
В нем чувствовалась какая-то одержимость, и это мне не понравилось.
— Вас ждет разочарование, Хэрри, — сказала я.
— Вы говорите как жена парламентария. Я от вас ничего другого и не ждал, Хэрриет.
— Почему бы вам не попытать счастья где-нибудь еще?
— Мой дом — здесь, — сказал он, — в этом мы на равных с Менфреями. Думаете, они меня выживут? Не на того напали.
Мы ненадолго присели, и он снова заговорил о Гвеннан. Я видела, что перед ним встают картины прошлого, которое он не в силах забыть. Конечно же этот бал должен был воскрешать в его памяти тот, другой, когда они были вместе, и Гвеннан в голубом бархатном платье, веселую, взволнованную собственной дерзостью и тем, что она танцует на балу, где никто не ожидал ее видеть. Хэрри, наверное, тогда совсем потерял голову от ее чар. Неудивительно, что сегодня он так печален.
