— Думаю, юг Лондона, — повторяет он.
— Нет, мы знаем, что нет. У нас есть специалисты. Когда вы приобрели свой выговор?
— Да о чем это вы?
— Вы всегда так говорили? Самоучка? Разница между ее выговором и вашим не в социальном ли происхождении? Ведь она говорит не так, как вы, правда?
— Слушайте, я почти незнаком с этой женщиной.
— Красивая?
Он смеется.
— Наверное, да. Родинки на шее.
— На сколько она моложе вас, как думаете?
— Я не знаю, сколько ей лет.
— Денмарк-Хилл знаете? Некоего Оливера Стрэйчи? Длинный карнизный нож?
Он молчит. Удивлен.
— Знаете, сколько людей убито коммунистическими партизанами — вашими новыми союзниками — под Триестом? Сколько сотен там погибло… сброшены в карстовые провалы… сколько, думаете?
Он не отвечает.
— Или в деревне моего дяди?
Жарко; он рад, когда они ненадолго выключают весь свет. Женщина продолжает говорить в темноте:
— Так вы не знаете, что было в той деревне? В деревне моего дяди. Четыреста жителей. Теперь — девяносто. Почти все убиты за одну ночь. Девочка все видела, она не спала — и, когда заговорила об этом на другой день, партизаны увели ее и убили.
— Откуда мне знать?
— Женщина, которая называет себя Виолой, была радисткой, передаточным звеном между вашими людьми и партизанами. Это она направила их в ту ночь. И в другие места — в Раину, Суму и Гаково. Она передала им информацию: расстояние от моря, заблокированные пути отхода, дорогу к цели.
— Кто бы она ни была, — говорит Фелон, — она всего лишь передавала инструкции. Она не знала, что за этим последует. И, может быть, не знала даже, что произошло.
— Может быть — но известно нам только ее имя. Не генерала, не командира — только ее позывной. Виола. Больше никаких имен.
— Что произошло в тех деревнях? — спрашивает в темноте Фелон. Хотя знает ответ.
Прожектор снова включили.
— Знаете, как мы это называем теперь? Кровавая осень. Когда вы стали поддерживать партизан, чтобы ускорить разгром Германии, всех нас — хорватов, сербов, венгров, итальянцев — вы зачислили в фашисты, в союзники немцев. Простые люди стали военными преступниками. Многие из нас были вашими сторонниками, теперь стали врагами. Поменялся ветер в Лондоне, какие-то политические шепотки — и все перевернулось. Наши деревни сровняли с землей. От них следов не осталось. Людей связывали проволокой, чтобы не сбежали, и выстраивали перед рвом. Старые распри стали оправданием казни. Уничтожены и другие деревни. Сивац. Адорян. Партизаны стягиваются к Триесту, чтобы загнать нас в город и там истребить. Итальянцев. Словенцев. Югославов. Всех. Всех нас.
Фелон спрашивает:
— Как называлась та первая деревня? Деревня вашего дяди.
— У нее больше нет названия.
* * *
Роуз и солдат быстро двигались по пересеченной местности, мокрые, потому что то и дело переходили вброд речки, спешили, чтобы успеть к пункту назначения до темноты, не зная точно, где он. Еще несколько лощин, подумала она — и сказала солдату. Шли почти наобум. Они не могли взять коротковолновую рацию, им выдали только наспех приготовленные фальшивые удостоверения. У сопровождающего был пистолет. Они искали холм с хижиной у подножья и через час, наконец, ее увидели.
Те, кто был там, удивились их появлению. Когда Роуз с солдатом, мокрые, дрожащие, вошли, их встретил Фелон, опрятный и совершенно сухой. Несколько секунд он молчал, а потом сказал с досадой:
— Что вы тут делаете?
Роуз отмахнулась от вопроса — потом. Она увидела еще двоих, мужчину и женщину, знакомых, они подошли к ней. В ногах у Фелона лежал вещевой мешок, и Фелон кивнул на него с почти комической индифферентностью, как будто единственной его задачей здесь было предоставить им одежду.
— Берите все, что вам надо, — сказал он. — Обсохните. — И вышел.
Они поделили одежду. Солдат взял плотную рубашку. Роуз — пижаму и твидовый пиджак Фелона. Она часто видела на нем этот пиджак в Лондоне.
— За каким чертом вы здесь? — спросил он, когда она вышла наружу.
— Нашу волну прослушивают — поэтому мы ушли из эфира. С вами нельзя было связаться. Поэтому я пришла сама. Они прослушивали наши сообщения. Знают, где вы находитесь. Меня послали сказать вам, чтобы вы уходили.
— Роуз, здесь вам опасно оставаться.
— Вам всем здесь опасно оставаться. Вот в чем дело. Им известны ваши имена, известно, куда вы направлялись. Они захватили Конноли и Джейкобса. Утверждают, что им известно, кто такая Виола. — Она говорила о себе в третьем лице, как будто их могли подслушивать.
— Мы заночуем здесь, — сказал он.
— Зачем? Потому что у вас здесь девушка?
Он засмеялся:
— Нет. Потому что мы сами только что пришли.
Они сидят у печи. Разговор у них был осторожный: каждый не знает, что известно другим. Каждый постоянно соблюдает границу между собой и остальными: если кого-то из них схватят, он не сможет выдать задачи и маршруты других. Больше никто не знает, что она — Виола. Что ее спутник — ее телохранитель. Солдат был недоверчив; два дня в пути она пыталась разговорить его, но он не сказал даже, где вырос. Цели их похода он не знал. Только что должен охранять эту женщину.
После еды они с Фелоном вышли из дома, чтобы поговорить; солдат тоже вышел, и она попросила его отойти, оставить ее с Фелоном наедине. Он отошел, закурил сигарету, и она смотрела, как за плечом у Фелона разгорается и гаснет розовый огонек. Из домика доносился смех.
— Зачем? — произнес Фелон с усталым вздохом недоумения. Это даже не прозвучало как вопрос. — Вас зачем посылать?
— Никого другого вы бы не стали слушать. И вы слишком много знаете. Если вас схватят, под ударом все. Правила войны больше не действуют. Вас будут допрашивать как шпиона, а потом вы исчезнете. Сегодня мы немногим лучше террористов. — Она сказала это с горечью.
Фелон не отозвался, он искал аргумент, зацепку, чтобы вернуться к спору. Роуз положила руку ему на плечо, и они стояли в темноте совсем неподвижно. На его плечах мерцал слабый отсвет от печи. Покой вокруг, затишье, как давним, давним вечером в Суффолке; сипуха, белая, с громадной головой, бесшумно спустилась на землю рядом с ними, схватила мелкое животное — мышь? землеройку? — словно соринку с травы, и плавно взлетела на темное дерево, не прервав дугу полета.
— Если вы наткнетесь на ее гнездо, увидите: они едят кого угодно. Там будет голова кролика, останки летучей мыши, жаворонка. Они могучие. Размах крыла у них — вы видели — сколько… почти четыре фута? А берешь в руки… ничего не весит при такой силе.
— Как вам удалось взять ее в руки?
