– Не хочу об этом говорить. – Он сел на землю и начал сердито махать хвостом.
– Ладно, тогда просто послушай. То, что происходит – полный отстой. – Я намеренно использовал подростковый жаргон в надежде достучаться до него. – Для нее, для меня и для тебя. Самое трудное в жизни – это прощаться с близкими. Я знаю, потому что сам проходил через это. Но – и здесь мне нужно, чтобы ты слушал внимательно, – если ты не попрощаешься с мамой-Тигрицей, пока еще есть возможность, потом ты горько пожалеешь об этом, а я не могу позволить, чтобы ты страдал еще больше. Поверь, я очень люблю тебя и обещаю, что буду рядом еще долгие годы. Но сейчас нужно, чтобы ты поговорил со мной об этом.
– Но я не хочу, – тихо произнес он, и его голосе звучал грустно. Обернув себя хвостом, он как будто пытался защититься.
– Я знаю, сынок, и если бы мог что-то изменить, то непременно сделал бы это, но я не могу. Тебе нужно попрощаться с ней и сделать это сейчас. Пожалуйста, не оставляй все на потом, когда станет слишком поздно. Не жалей себя и не злись на нас, потому что никто не виноват в случившемся.
Джордж молчал. Похоже, он обдумывал мои слова, но я был настроен решительно. Вплоть до того, чтобы притащить его к Тигрице за шкирку. Хотя я понятия не имел, как это сделать, поскольку весил он уже немало. Я скрестил лапы на удачу, надеясь, что прибегать к силовому варианту не придется.
– Я должен пойти к ней прямо сейчас? – спросил он и подняла на меня испуганные глаза.
– Я пойду с тобой. – И мы тронулись в путь.
Мы пошли в обход. Вокруг стояла пугающая тишина, которую лишь изредка нарушали птичьи крики или еле слышный шум автомобильного мотора. Улица как будто вымерла. Я чувствовал неуверенность и слегка дрожал. Мы подошли к заднему крыльцу дома Тигрицы и переглянулись. Я наклонил голову и проверил кошачью дверцу. К счастью, она оказалась незапертой, и у меня вырвался вздох облегчения. Я дал знак Джорджу идти первым, а сам последовал за ним. Затаив дыхание, я приготовился к худшему.
Мы оба пробрались в гостиную. Тигрица лежала все на той же лежанке, на том же месте, где я оставил ее прошлой ночью. Огонь камина согревал комнату, и я сразу почувствовал, как оттаивает мой обледеневший мех. Я слегка подтолкнул Джорджа, застывшего на пороге, и мы оба подошли к ней.
– Тигрица, – прошептал я, вопреки всему надеясь, что она еще с нами. Я почти не смел дышать.
– Мам, – вымолвил Джордж, и я подумал, что мое сердце разорвется. Казалось, прошла вечность, прежде чем она открыла глаза.
– Мои любимчики, – тихо прохрипела она.
– Мам, прости меня! – воскликнул Джордж. – Я просто боялся сказать тебе «прощай», но папа говорит, что мне будет больно, если я это сделаю, и еще больнее, если не сделаю. Я не хочу, чтобы ты уходила.
– Я тоже не хочу уходить, сынок, – сказала она. Джордж запрыгнул в кроватку и прижался к Тигрице.
Говорят, что кошки не плачут, но клянусь, мои глаза были полны слез.
– Я всегда буду любить тебя, Джордж. Помни это, и я всегда буду частью тебя, а ты навсегда останешься частью меня.
– И я тоже буду любить тебя вечно, мама, – ответил он.
– Будь хорошим сыном для своего отца, будь верен себе, и ты вырастешь прекрасным взрослым котом.
– А там, где ты будешь, ты сможешь видеть меня? Ты всегда будешь наблюдать за мной?
– Непременно, Джордж, даже если ты не сможешь меня видеть.
– Но я хочу тебя видеть! – крикнул он. Тигрица с тревогой покосилась на меня.
– Знаешь, Джордж, мы с твоим папой больше всего любили смотреть на луну. И там, на небе, всегда было много-много звезд. Если ты когда-нибудь захочешь меня увидеть, просто посмотри в ночное небо, и я буду самой яркой звездой. Я не смогу быть с тобой, но всегда буду там.
– Ты навсегда останешься в наших сердцах, – сказал я, уже не в первый раз, но я не знал, какие еще слова подобрать на прощание. Да и вряд ли я вообще мог говорить.
– А вы – в моем сердце. Будьте лучшими во всем, и, Джордж… постарайся держать своего отца подальше от неприятностей. – Они оба усмехнулись и прижались друг к другу носами.
– Эй! – Я старался, чтобы мой голос звучал весело, но слова душили меня.
– Вы есть друг у друга… Вы должны быть командой, семьей… Пожалуйста, помните об этом, – сказала Тигрица. Прежде чем мы смогли ответить, я увидел, как ее тело напряглось, а потом замерло. Глаза закрылись. Я посмотрел на Джорджа, он посмотрел на меня. Мы оба знали, что она ушла. Ушла на наших глазах, и я словно прирос к полу. Я смотрел, как мой мальчик воет, уткнувшись в мех Тигрицы, и до меня медленно доходило, что мы больше никогда ее не увидим и не услышим. Во всяком случае, в этом мире. Тигрица испустила последний вздох, и теперь нам предстояло научиться жить без нее.
Через некоторое время я легонько подтолкнул Джорджа.
– Нам надо идти, сынок, – сказал я. – Скоро спустится ее семья. – Я сочувствовал им, представляя, как они проснутся сегодня и найдут бездыханное тело Тигрицы, как трудно им будет пережить это, но я ничем не мог им помочь. Впервые в жизни я чувствовал себя совершенно беспомощным.
– Хорошо, папа, – ответил Джордж, и, с трудом преодолевая желание остаться с Тигрицей, мы оба поцеловали ее на прощание.
Глава 21
Тигрица ушла, но Рождество неумолимо приближалось. Мы с Джорджем хранили молчание, наблюдая за украшением дома. Мы не говорили о Тигрице – никто из нас еще не был готов к этому. Мне нужно было повидать наших друзей, но пока я хотел затаиться в своем горе. И, насколько я мог судить, Джордж чувствовал то же самое, поэтому я просто старался быть рядом, сохраняя присутствие духа.
Наш дом выглядел роскошно – в гостиной стояла большая ель, которую, по настоянию Клэр, установили в первый же день декабря. Чтобы затащить дерево в дом, потребовались усилия Джонатана, Мэтта и Томаша. Процесс сопровождался потоком слов, не предназначенных для детских и кошачьих ушей. А потом обнаружилось, что дерево слишком высокое, так что Томашу пришлось отпиливать верхушку. Но это не было бы Рождеством, если бы все прошло гладко! Ель принесла Клэр столько счастья, что никакие стенания Джонатана не могли его разрушить.
Несмотря на нашу тяжелую утрату, мы старались, как положено, радоваться вместе со всеми. Дети с восторгом помогали украшать елку, следуя давней рождественской традиции. В результате нижняя часть выглядела несколько перегруженной, зато отражала дух нашей семьи. Саммер и Тоби развесили самодельные украшения, любимые цветные безделушки, которые им разрешили выбрать самим, и не пожалели мишуры. Тоби даже умолял Джорджа не пытаться запрыгивать на дерево в этом году. Но, поскольку Джордж проделывал это на каждое Рождество, мы сомневались в том, что он изменит своим привычкам. Он, конечно, сказал, что очень постарается, но у меня было смутное подозрение, что он не сможет устоять перед соблазном. Гостиная взорвалась буйством красок, огней и мишуры, что не могло не поднять нам настроение. Это был всплеск цвета в нашей черно-белой жизни.
