– Он всегда встречает меня у входа, – ответила Микейла.
Это было непохоже на того животного, которое сломя голову мчалось под кровать, едва заслышав клацанье дверной ручки. Когда мы вышли из лифта, я задержала дыхание. Дверь напротив скрипнула и приоткрылась. Я ожидала, что появится Моник. Но вместо этого внизу показалась голова импозантного черного кота. Он толкнул дверь с уверенностью хозяина. Приветственно подняв хвост, он направился к нам навстречу.
– Это не может быть Боно! – прошептала я, присев перед ним и протянув к нему руку.
К моему восторгу, он шагнул вперед и поприветствовал меня, грациозно толкнув головой. Если это на самом деле был Боно, он больше не щеголял львиной гривой. Его шерсть свисала вниз блестящим водопадом. Восхитительно ухоженный и сияющий здоровьем, этот кот удостоился бы голубой ленточки на любой кошачьей выставке.
Я растерялась. Это, должно быть, какой-то розыгрыш, придуманный этими женщинами. Скорее всего, у Моник был не один кот и настоящий Боно спрятался за углом где-то в квартире.
И только я хотела сказать Микейле, что разгадала ее обман, как кот поднял голову и устремил на меня взгляд пары желтых, как светофор, глаз. Глаза были ясными и чистыми. Нездоровая масляная пленка, которая беспокоила меня, исчезла. Это величественное животное издало музыкальное «мяу». Затем он развернулся и потянул заднюю лапу в ни с чем не сравнимом арабеске.
Возможно, Боно и не узнал меня, зато Моник и Берри узнали. Мы обнялись и рассмеялись, глядя, как их четвероногий хозяин вышагивает по квартире. Интерьер выдавал одержимость хозяев. Помимо семиуровневой башни для кота, о которой я уже слышала, в квартире то тут, то там встречались игрушки с кошачьей мятой и удочки. В квартире Моник и Берри можно было найти весь ассортимент целого зоомагазина – все для одного кота.
Мы все не могли отвести взгляд от Боно, когда он устраивался в картонной коробке.
– Он любит коробки, – сказала Моник.
Я почувствовала укол сожаления. Мы с Боно недостаточно долго прожили вместе, чтобы я узнала о его слабости к коробкам. Видит бог, если бы кто-то подсказал мне, я бы принесла ему хоть двадцать. С другой стороны, возможно, ему нужно было почувствовать себя под защитой любви Моник, чтобы перестать сдерживаться и проявить радость при виде коробок. Мои смешанные эмоции развеялись, когда я увидела произошедшие в нем изменения. Маленький агрессивный спасенный кот превратился в рок-звезду.
– Он такой дружелюбный парень, – сказала Моник. – И здоровье у него в отличном состоянии.
Моник, самая гордая мать на свете, улыбнулась Боно.
– Когда Моник и Берри уезжают, Боно иногда остается с моими тремя котами, – добавила Микейла.
– Это если мои родители отпустят его, – сказал Берри. – В медуниверситете нас не учили кототерапии. Но Боно определенно стал лечить моих родителей. Они всегда спрашивают, может ли Боно остаться с ними. Они обожают его. Это на самом деле открыло мне глаза на возможности кошачьей терапии.
Меня привела в восторг такая нескрываемая привязанность Берри, с учетом того, что его чуть ли не обманом заставили взять Боно. Возможно, как большинству мужчин, ему потребовалось немного больше времени, чтобы освоиться с положением отца.
После бокала вина мы оставили Боно, чтобы подняться на ужин к Микейле. Уже не в первый раз я подивилась тому, с каким комфортом ньюйоркцы приспособились к жизни в вертикальной плоскости. Джин поздоровался с нами и налил еще вина, пока я стояла, моментально лишившись дара речи от вида, открывшегося из окна гостиной.
Казалось, что Эмпайр-стейт-билдинг стоит так близко, что до него можно достать рукой. Сбоку от него торчала верхушка Крайслер-билдинг, как упитанная подружка. Облака, окрашенные в персиковый цвет, нависали над садами на крыше. Я улыбнулась, увидев забавные деревянные водонаборные башни, гнездящиеся почти на каждом здании. Построенные в стиле средневековых столбов, они придавали линии горизонта причудливый вид, но каждому жителю Нью-Йорка известно, что они выполняют самую современную функцию. Каждое здание выше шести этажей должно быть оборудовано башней и системой насосов для обеспечения давления воды.
Загипнотизированная потоком красных задних огней, ползущих вверх по Восьмой авеню, я спросила Микейлу, в какое время суток она предпочитает любоваться этим зрелищем. Она склонила голову набок, как будто никогда раньше об этом не задумывалась.
– Все эти огни изумительно смотрятся в темноте, – сказала она. – Но еще я люблю рассвет, когда в городе стоит тишина и люди еще не вышли на работу.
Я попыталась представить себе этот вид без света фар.
– Зимой это тоже волшебное зрелище, – добавила она. – Дома окутаны туманом.
Я начала понимать, что жить, любуясь панорамой, достойной того, чтобы ее изображали на пазлах, неплохо в любое время. И, что немаловажно, я отметила про себя, что ее квартира удовлетворяет моему требованию «чтобы можно было ходить без одежды».
Как только я смогла оторваться от окна, Микейла познакомила меня со своей пушистой семейкой – все трое были подобранными и едва могли поверить в свою удачу.
– Познакомься с Бель Эми, – сказала Микейла, протягивая мне белую кошку с серо-желтыми пятнам и очаровательным розовым носиком. – Я взяла ее котенком в 2003 году. Это моя королева обнимашек, правда, девочка? По ночам она спит у меня между коленями.
Я прошла за Микейлой в спальню, где в ногах кровати на одеяле растянулся белый кот с черными отметинами и пушистым хвостом, по имени Алькатрас.
– Вот Алькатрас, – сказала она. – Он попал к нам, когда ему было только шесть недель, еще в 2008 году. Это его личное одеяло. Он каждую ночь спит здесь у моих ног. Он очень легковозбудимый. Он у меня помешан на почесывании за ушком.
К нам несся маленький бело-рыжий тигренок.
– Смотрите, вот и Рейнджер!
– Она хозяйка в доме, правда, Рейнджер? – сказала Микейла, подхватывая кошку на руки. – Она считает своей обязанностью разорвать в клочья все бумажные полотенца и всю туалетную бумагу на своем пути, правда, девочка моя?
С тех пор, как Рейнджер переехала к ним в 2014 году, она все время спит у левого плеча Микейлы, достаточно близко, чтобы невзначай пожевать ее волосы.
Это заставило меня задуматься, как я смела жаловаться на то, что на мне спит один кот. Микейла просто закапывается в них по ночам.
За то время, что мы дочиста вылизали свои тарелки, небо потемнело, и город засверкал разноцветными огнями. Это был такой прекрасный вечер, наполненный любовью и счастьем, что мне даже захотелось схватить его и закупорить в бутылку, как мама закупоривала персики. Но я наконец начала понимать, что важной частью искусства жизни является умение с благодарностью отпускать чудесные моменты (а также не чудесные). Я поблагодарила всех и собралась уходить, когда Моник спросила, не хочу ли я остаться с Боно наедине на несколько минут. Я быстро согласилась и спустилась с ней вниз на лифте.
