* * *
– Идут! Идут! – закричал пострел лет восьми, сидевший на крайнем заборе, и лихо скатившись по подпорной балке, с такими же криками бросился вглубь деревни.
– Ох, и попадет нам, – озвучила свои мысли Анята, наблюдая, как со всех сторон выходят на улицу соседи.
Многие крестились, словно увидали покойников, любопытные детишки выглядывали из-за околицы и шушукались меж собой.
Идти по деревенской улице, подвергаясь столь странному всеобщему вниманию, ребятам было крайне неуютно, они не понимали, что происходит и отчего у соседей такое поведение, а все неизвестное, как правило, пугает. Дойдя до забора Митька, дети остановились. Мальчик топтался на месте, не решаясь войти. Он не в первый раз сбегал из дома и по нескольку дней не появлялся, но такого внимания со всей деревни никогда не было, а тут…
– Ну, это, пойду я, что ли, – мялся парнишка у калитки, взявшись за ручку.
– Может, к нам сначала? – предложил Калин. – Не пришибли бы тебя твои, а?
Не успел Митек ответить, как распахнулась калитка, и на улицу выскочил тот самый «взрослый» шкет.
– Живой! – кинулся он на шею брату и, крепко вцепившись в нее, разревелся.
– Да живой, живой я, че мне сделается-то. Уймись, Мишка.
– А бабка Взора сказала, шо померли вы, – всхлипывая, сквозь слезы ответил постреленок. – Вот же ведунья проклятая… – еще раз всхлипнув, громко шмыгнул носом, – ты домой не ходи, Мить, ты к Котовым сразу иди. Батька там…
Странная реакция соседей на встречу и общение братьев сильно напрягла Калина, вплоть до того, что он, вроде как невзначай, положил руку на рукоять ножа. Они явно собирались кинуться на защиту Мишки, но, похоже, страх их останавливал, и пока ничего ужасного с ребенком не происходило, видимо, решили понаблюдать, повременив с защитой. Калин спинным мозгом ощущал всю напряженность ситуации и видел: одно резкое движение, и быть беде.
На дорогу вышли мужики с вилами и лопатами, угрюмо взирая на троицу и мелкого Мишку.
Все вместе под любопытными, настороженными взглядами соседей так и пошли к Котовым. Малой увязался следом. Людей на улице собралось уже изрядно.
– Ох, и устроит Лют Взоре, – шепнула Анятка мальчишкам. – Все, допророчилась старая. Дед ей этого не простит.
То, что недавно объявленные покойниками всем составом вернулись в родные пенаты, естественно, знала и последняя блоха, не то, что собака, и на удивление деревенских жителей, да и самих «покойничков», так горячо любящие родители и ближайшая родня совсем не спешили, не бежали навстречу своим чадам. Даже мать Калина и Аняты не вышла за калитку встретить своих любимых деток. Только Мурайка выглянула из своего сарая, когда дети вошли во двор.
Калин на миг прикрыл глаза и отослал «корове» картинку, как он ее гладит по носу. Посмотрел на входные двери.
– Ну, что, идем, – сказал он и твердо шагнул на ступеньку крыльца.
Во главе стола сидел хмурый Лют, по правую руку от него – Юр, по левую – Сава, отец Митьки. А мать Калина и Аняты стояла рядом с мужем. От нетерпения и нервного напряжения скомкав свой передник у самой груди, она глядела на детей глазами, полными любви и слез, закусив нижнюю губу, но кинуться и обнять не смела. Видимо, запретили.
Калин стоял впереди всех, закрыв собой от родительского гнева сестру и друга.
Первым не выдержал Сава – дернулся в порыве подняться с лавки, но широкая ладонь Люта легла на его запястье, сжала. Глаза же деда сверлили Калина, и был в них не гнев, не злость, а скорее, гордость с долей недоверия.
– Уберег? – тихо спросил дед.
Мальчик молча кивнул, играя со старшим родственником в гляделки.
– Привел?
Снова кивнул.
– Ну… чего стоите? Садитесь, ужинать будем.
Подростки сели на лавки, а малый остался в дверях, неуютно стало ему до жути, но как поступить, он не знал.
Лют добродушно улыбнулся, глядя на постреленка.
– Сходи-ка, Мишаня, сивучам водицы налей да за двором приглянь, чтобы зеваки лишние в окна не лезли. Только вперед бревнышком двери подопри, понял?
Малый бойко кивнул и шустро шмыгнул на двор.
– Доча, ты б детей накормила, что ли. Голодные, небось, с дороги-то, – продолжил Лют тем же добродушным тоном, но глаз своих с подростков не сводил, особенно часто и внимательно смотрел на Калина, а руки Савы он тоже не отпустил, сжимал так же, если не сильнее.
Инала, ахнув, захлопотала с посудой, откуда-то у печи появилась Доня, принялась споро помогать, не приближаясь к столу. Юр переводил взгляд с сына на дочь молча, но шквал эмоций на лице мужчины говорил громче голоса.
Плошки с горячей похлебкой совсем не аппетитно дымили перед детьми, испуская резкий, дурманящий запах. Те сидели неподвижно, взирая то на странное варево, то на старших, уже больше с любопытством, нежели со страхом быть наказанными. Такой еды они ранее никогда не видели и не ожидали.
– Ешьте, ешьте, – предложил с нажимом в голосе Лют, внимательно следя за каждым движением детей.
Сава и Юр заметно напряглись, а Доня, вцепившись в мать и замерев, глядела во все глазища, со страхом чего-то ожидая, так же, как и сама Инала.
Дети переглянулись, медленно взяли со стола ложки, по куску лепешек и нерешительно приступили к трапезе, косясь на взрослых, но после пробы варева их жуть как перекосило, аппетит пропал окончательно.
Вкус оказался под стать запаху, кислый, с горьким послевкусием.
Доня тонко затянула на одной ноте, как собачка, еще сильнее вцепившись в мать.
– Цыц! – рявкнул дед, не поворачиваясь в ту сторону и пуще прежнего сверля глазами троих едоков.
Дети кривились, но глядя на реакцию родителей, продолжали есть, инстинктивно понимая, что если не станут, то случится что-то очень плохое. Кривились, давились, но доели все до дна.
– Спасибо, мама, – сказал Калин, первым окончив ужин.
– Спасибо, – закончил Митек.
– Спасибо, мама, – еле выдавила из себя Анята, с трудом проглотив последнюю ложку варева.
Губы деда разъехались в улыбке, Юр облегченно выдохнул, блеснув слезой. Лют, наконец, отпустил Саву.
– Сынок! Сыночек! – заголосила Инала. – Родненький! – бросилась она к детям. – Анята, милая моя, кровиночка, – причитала женщина, ощупывая, приглаживая, обцеловывая обоих своих детей и даже Митька за компанию.
Доня смеялась, умываясь слезами, и только Сава как-то странно посмотрел на своего сына и поднялся с лавки.
– Сиди пока, – остановил его Лют, – мы говорить еще будем. Ну, все, хорош, хорош тут сырость разводить, Инала. Давай-ка, доча, накрывай на стол нормально, по-человечески, да выпить нам чего поставь, сегодня можно.
– Угу, – кивнул счастливый Юр, трепля сына по макушке, – даже нужно дюже…
