Послышался хруст, глаза закатились, и староста, не издав ни звука, кулем завалился на землю, брызнув кровью из разбитого носа.
– Папочка! – пронзительно раздалось из-за спин собравшихся.
Командир коротко кивнул в ту сторону, и четверо бойцов ринулись за добычей, как хищники, стремглав исполняя приказ вожака.
– А-а-а!!! Пусти!
– Пусти! Не-е-ет!
– Да что же вы творите! Да будьте вы прокляты!
В окружении людей еще продолжала кричать, плакать и сыпать проклятья мать, удерживаемая односельчанами, а перед Крамом уже стояли бойцы, зажав болевым хватом двух упирающихся, растрепанных девчонок.
– Папочка! – пискнула одна из них на грани плача.
Обе с ужасом взирали заплаканными синими глазами на отца, распластанного на пыльной земле, и лужицу крови у его головы.
Командир довольно оскалился, поигрывая хлыстом. Близняшки всегда пользовались спросом в высшем свете, а такие прелестные – и подавно. Император будет очень доволен. Крам уже не сомневался, что Светлейший пожелает оставить их у себя. Эта парочка стоила всех мучений нудного похода. Хорошая награда и недельный отпуск гарантированы. Да, Боги любят его, они мудры, а он посмел усомниться в их мудрости. Нет, не десятую, пятую часть от оклада он отнесет в Храм.
– Уводи, – Крам сухо отдал приказ и вдруг сделал рукой неимоверно быстрое движение. Раскрыл ладонь – на ней лежал маленький камешек.
Лицо Крама не выражало ничего, оно было неподвижно, как маска.
– Кто? – спросил он холодно и не громко.
Среди людей пошел волнительный ропот. Крам терпеливо ждал.
Матерно выругался один из местных, люди зашевелились, оборачиваясь и пытаясь разглядеть, что же там происходит, и расступились…
Среднего возраста мужик стоял, зажимая рот брыкающемуся мальчишке, пытаясь того удержать. Паренек колотил всеми конечностями, пытаясь при этом еще и укусить. Заметив, что он привлек всеобщее внимание, затравленно озираясь, мужик испуганно уставился на десятника. Тот стоял в свободной позе, заложив руки за спину, и с интересом наблюдал за происходящим.
Мужик нехотя выпустил из захвата мальчишку и сделал шаг назад, пацан же наоборот рванул вперед, едва ощутив свободу, и чуть не врезался в Крама. Остановился. Взъерошенный, как весенний воробей, в ободранных обносках, он утерся рукавом, облизнул разбитую губу и уставился на десятника.
– Я. Это я камень кинул, господин, – без капли страха заявил оборвыш.
– Что же такой маленький? Не нашлось крупнее?
– Какой попался. Я не вреда ради, а чтобы заметили меня.
– Что же ты не вышел?
– Ага, так меня и пустили. Даже крикнуть не успел – спеленали, гады, и отцу сдали.
– Ты хотел за кого-то из них просить? – кивнул командир в сторону отобранных девочек.
– Хотел, но только ты же не отдашь, поэтому прошу за себя, – и мельком глянув на притихших близняшек, выпалил: – С вами хочу. Заберите меня с собой.
– О мальчиках указа нет, а на девицу ты не очень-то похож, рабов в столице и так хватает. Ответь, зачем я должен брать тебя?
– Я хочу служить Императору, как вы!
– Как мы? – усмехнулся Крам кривым подобием улыбки. – Отборный экзамен ты не пройдешь, нет шансов. Максимум, на что можешь сгодиться – на учебное пособие, на мясо.
Окинув мальчишку презрительным взглядом, Крам собрался уходить, но мальчик был упрям.
– Тогда слугой возьмите.
Крам развернулся к своему «коню».
– Тогда на мясо! Я согласен! – буквально крикнул в спину назойливый оборванец.
– Ступай в повозку, – даже не поворачиваясь, ответил десятник, зацепился взглядом за мокрую девочку, которая, все еще всхлипывая, так и висела на руке у бойца. – И эту тоже в обоз.
– Да как же! Да я же… Пощади деточку мою-у-у-у-у! – залилась слезами баба, ползая по сухой и пыльной земле, царапая в кровь свое лицо и выдирая растрепавшиеся волосы из головы.
– А эту казнить за обман, – бросил он уже на ходу, но вдруг остановился и с гаденькой ухмылкой на губах добавил: – Хотя нет, оставь, они сами ее накажут.
И одарив бабу презренным, насмешливым взглядом, лихо запрыгнул на спину жуткому животному, заменяющему в этом мире боевых коней.
Когда-то, видимо, они ими и были, но теперь это – страшные твари, больше похожие на Гончих смерти из Преисподней, нежели на прежних грациозных животных. Черные, как смоль, аж лоснятся шкурой, ушей нет, только дыры, как у рептилий, морда стала гораздо длинней и шире, украшенная набором острых треугольных зубов, передние копыта раздвоились, вытянулись, превратившись в когти, сбоку торчал третий отросток, дополняя уже полноценную лапу, которая вполне способна хватать. Задние ноги так и остались прежними с копытами, но обзавелись острой, зазубренной шпорой. Смотрелись «коники» жутко и название носили под стать внешности – Ночные Мары.
Позади раздался душераздирающий крик и тут же смолк после щелчка плетью. На этот раз «Черный змей» – так назвали эти плети, которые имели изукрашенную костяную рукоять и семь змеящихся, металлизированных жил – нашел свою цель. Удар был точный, профессиональный, жертва тут же потеряла сознание.
Обоз с несчастными девочками, которым волей злого рока выпало стать платой за недоим, медленно удалялся в сторону княжеского дома, сопровождаемый цепными псами Крама и плачущими родителями, бегущими следом не в силах расстаться со своими чадами. Дети, вцепившись руками в прутья клетки для перевоза рабов, жалобно смотрели, как их отцы и матери, глотая дорожную пыль, падая, сбивая колени, пытались растянуть миг расставания хотя бы на малость…
– Поднажми! – приказал Крам и припустил вперед отряда с головной тройкой.
Скорость обоза увеличилась, и вскоре бегущие люди выбились из сил и отстали, исчезая из поля зрения заплаканных детей…
* * *
А тем временем на площади откачивали новоиспеченного старосту.
Открыв осоловелые глаза, Юр сипло произнес:
– Калин. Где Калин?
Глава 9
На обряд взросления девочки надевали белые рубахи с узорчатой вышивкой красного цвета по рукавам и такого же цвета, как и вышивка, сарафаны, алые и белые ленты в волосы. Белый цвет символизировал невинность, а алый – распустившийся цветок женского начала.
Еще до обряда в течение года, как только началась первая менструация, девушка вместе с матерью или другой ближайшей родственницей шла к местной знахарке, и та уже являлась свидетелем созревания и включала отроковицу в список инициируемых на этот год. И пусть тебе хоть все семнадцать, но, если не ходила к знахарке на осмотр в Красный день, то не видать тебе обряда – ни за что не допустят. Подкупать врачевательницу люди не смели, потому как клятва давалась перед Богами, а разве можно обмануть Бога и не быть наказанной за это?
