Не успел Сава выехать со двора, как явился помощник Люта и позвал отца. Сказал, что явился человек от князя, и дело дюже важное, просил поторопиться. Вот и выходило, что Митяю сегодня, да и завтра, не до гулек с закадычным дружком, мать вся в хлопотах домашних, потому как девочек дома не будет, а отец, несмотря на выходной день, ушел на важный Совет, и даже погода с утра обещала быть теплой, солнечной. Ну, вот и как не воспользоваться таким подарком судьбы и не сгонять по-быстрому в «пещеру»? Калин сказал отцу, что хочет ненадолго сходить в лес для отточки охотничьих навыков, которые получил от их лучшего охотника Степана, к которому его уже давно пристроил Лют в ученики. Отец уже в дверях дал на то разрешение и быстрым шагом устремился вслед посыльному.
– Посидел бы ты дома, сынок, – вздохнула Инала, закрывая за мужем двери. – Вот, неймется тебе, шальному, все по чащобам этим рыскать. Ладно, еще со Степкой когда, али с батькой, но одному… А вдруг, зверь какой, а?
– Мам, ну, что ты переживаешь, не боись, я же обучен, умею себя в лесу вести, а коли зверь какой встретится, так это же хорошо.
– Чего же тут хорошего?
– Ну, как чего? – усмехнулся мальчишка, натягивая уже второй сапог. – Свежатина к ужину будет, а коли с шерстью мягкой, так воротник тебе к зиме!
– Ой, дурень-то, дурень! – всплеснула Инала руками. – Да не дай Боги, мягколапа тебе встретить, ты даже не представляешь, как этот зверь коварен и опасен! Знаешь, что, прежде чем в лес идти, зайди в Храм и поставь лучину зажженную у ног покровителя вашего. Да вот, – она полезла в сундук и достала пару цветных платочков. В маленький насыпала соль со специями (больших денег в деревне она стоит, и купить можно только на великом торгу или в городе), а в платок побольше она положила краюху хлеба, также от души посоленную, пустую плошку и глиняную бутыль с молоком. – А это – лесовичку в подарок, ток молока в плошку налить не забудь, понял?
– Понял, мам, спасибо, – он сложил подарки в походную суму вместе со своим обедом. – Ты у меня сама лучшая, – чмокнул он мать в щеку и был таков.
Инала, стоя на крыльце, прижала к груди висевший на шее родовой оберег и зашептала охранную молитву в спину сына.
Калин не придал значения тому, что на площади несмотря на столь ранний час уже собралось изрядно народу. Также он не видел, как с восточной стороны уже после обеда над дорогой в деревню поднялся столб пыли от копыт отряда десятника Крама, потому что в это время он уже вовсю орудовал в подвальном хранилище бывшего музея, увлеченно ковыряясь в древних экспонатах. А вот Сава, который почти доехал до Озерска, почуял неладное и, не раздумывая, рванул назад.
Вернулся Калин затемно и был сильно удивлен и не на шутку встревожен вечерней, нездоровой суетой в родной деревне. Некоторые калитки стояли нараспашку, горели факелы во дворах, то и дело из хат слышались женские рыдания и стенанья. Люди то тут, то там толпились кучками, тихо переговариваясь, и, завидев мальчика, подозрительно замолкали, провожая его очень странными взглядами. Домой он уже не шел, а бежал, даже летел на всех парах и, уже подбегая к своему забору, увидел толпу людей, скорбно опустивших головы при его появлении. Сердце сдавило с такой неистовой силой, что аж в глазах потемнело. Калитка и двери в хату были открыты нараспашку, кругом факелы, люди в застывших позах.
Дед лежал на обеденном столе, накрытый белой скатертью с черными птицами и ликами Богов. На лавке, у изголовья покойника, сгорбившись, сидел позеленевший и вмиг постаревший Юр, с обвязанной головой и расплывшимися темно-фиолетовыми синяками под обоими глазами.
– Отец, что случилось?
Глава 10
– Вот так все и было, – тяжело вздохнув, закончил свой рассказ о минувших событиях Юр и в упор посмотрел на Калина. В глазах читался вопрос: осуждает или нет?
Мальчик сидел, молча опустив голову, а по щекам его текли слезы, капая у ног крупными кляксами на потемневшие от времени половые доски.
– Мама где? – еле выдавил он сквозь слезы.
Юр посмотрел на дверной проем, ведущий в родительскую спальню.
– Спит она, – тяжело вздохнул. – Бабы там, соседки, хлопотали над ней, настойками успокоительными да отварами всякими отпаивали. Не дайте Боги, опростается раньше срока… еще и это дитя потеряем.
Калин так и сидел недвижимой куклой, ничего не видя вокруг, только слушал отца, корил себя и лихорадочно размышлял над тем, как все исправить.
– Я… верну… их, – борясь со спазмами, давившими горло, просипел Калин. – Верну. Клянусь, отец…
Юр молча опустил свои тяжелые, широкие ладони на мелко дрожащие, такие хрупкие плечи сына.
Лучины над телом покойника догорали. Служитель храма, не переставая бубнить молитву, периодически заглядывая в здоровенную книгу, недобро зыркнул на своего служку. Тот встрепенулся, словно ото сна, и поспешно сменил в светце лучины. Монотонный басовитый голос чтеца заполнял собою все пространство помещения, будто туман, такой густой, что его, казалось, можно было потрогать.
* * *
Люта похоронили на следующий день, подпалив погребальный костер на закате. Собралась вся деревня. На похороны главы пяти Старейшин приехал Княжеский управляющий. После ритуальной церемонии он подошел к Юру.
– Здрав будь, многие лета тебе, – приветствовал он нового главного Старейшину, виновато опустив глаза в землю.
– И тебе не хворать, Стривор, – нехотя, сквозь зубы прорычал Юр, наградив старика испепеляющим взглядом.
– Не мог я… – проблеял тот, прекрасно понимая, в чем его винят, а главное, он и сам себя чувствовал виноватым.
Не только Юр, все селяне недобро косились на управляющего, и в их взглядах явственно читалось желание поднять его тщедушное тело на вилы, разорвать на куски и скормить скотине. Стривор нехотя поежился от привидевшейся картины. В горле запершило, захотелось пить. Старик прокашлялся.
– Не мог я скрыть от имперского десятника недоим, не имел права по закону.
Юр горой навис над управляющим, играя желваками.
– По закону? – прорычал он пуще прежнего, до хруста сжав кулаки. – Значит, это законно – забирать детей, не достигших уговоренного возраста? Троих! Ты слышишь меня, троих увезли! – Возвышался он над стариком, как разгневанный Тор над врагами своими. – Я – деревенщина, чту законы Империи, а они, представители этого закона, клали на него с горы высокой в собственную выгоду! О каком законе ты мне теперь говоришь?! Зачем явился на тризну?!
Старик отступил на два шага назад от разгневанного Старшего селений.
– Роду вашему уважение выказать да с тобой поговорить хотел, новый Старший. Согласен, нарушили они закон нашего светлейшего Императора, и о том я доложу князю в обязательности, как только он вернется, и о бесчинствах сиих в подробностях поведаю ему. Я очень надеюсь на то, что не спустит князь этого просто так, все же лично с Императором знаком, и накажет Светлейший псов своих за превышение власти. Боги мне в свидетели, от всей души того желаю. И еще я хотел спросить, чем могу хоть немного утешить скорбь вашу? Может, средства на что-то выделить?
