Мужчины переглянулись.
– Ну, Калин, если справишься, хорошо будет, – кивнул Лаки. – А то нервирует он всех тут, внимание привлекает. А оно нам не нужно сейчас.
До этого молчавший Гобла, кашлянув, спросил:
– Э… А вы не боитесь мальца одного отпускать? Трущобы – не место для прогулок таких вот детишек, как бы не обидели.
– Не обидят, – вместо Калина ответил Норг.
– Кстати, – вдруг вспомнил Калин, что он после вчерашних событий одного бойца из их команды так до сих пор и не видел, – а Лазарь что, не появился до сих пор?
В комнате повисла гробовая тишина. Мужчины переглянулись.
– И не явится, – вмиг посерел лицом Лаки. – Нет его больше…
Нушик молча разлил мутную, неприятно пахнущую жидкость по кружкам. Все, кроме Лаки, встали со своих мест.
– За упокой, – произнес вожак и опрокинул в себя содержимое посудины.
– За упокой, – повторили собравшиеся один за другим.
– Славно бился, – кивнув, добавил Нушик.
Выпив, вновь сели и принялись закусывать, а Калин так и остался стоять столбом у стола – оторопел.
Глава 19
После обеда Калин спросил у Лаки разрешения взять еду для приблудного мара и отправился на поиски своего Полкаши.
С коником мальчик разобрался на удивление просто: угостил того овощами и лепешками, чуть ли не с силой отобранными у рачительной служанки, наладил мыслеобразный контакт и ментально показал мару, что они уходят из города, и ему надо возвращаться к своим. Животное доело угощение, развернулось и медленно пошло в сторону городских ворот. Ни ответных картинок, ни попыток остаться или поупрямиться – ничего похожего копытная животина не изобразила.
«Странный коник, – думал Калин, глядя на удаляющийся, лоснящийся на солнце черный круп мара. – Что ему было нужно, зачем ждал? Почему не захотел общаться? Ничего не понимаю», – пожав плечами и хмыкнув при этом, мальчик огляделся и, запомнив важные приметы местонахождения секретного дома, направился в противоположную от ворот сторону искать подходящее место для того, чтобы взобраться повыше и свистом позвать мрякула.
* * *
Заприметив пустующее здание с заколоченными окнами и без дверей, Калин решил позвать своего крылатого друга именно с этой крыши и вошел внутрь в надежде найти ход на чердак, а оттуда, соответственно, на саму кровлю. Грязное помещение воняло затхлостью и мочой, кругом валялся различный хлам, но то, что тут кто-то обитает, мальчик приметил сразу. Первой мыслью было развернуться и уйти. Не хотелось конфликтовать с местными. Но он прошел всего несколько минут от дома Лаки, а поймал на себе уже не один заинтересованный алчный взгляд.
«Нет уж, лучше тут и сейчас „познакомиться“ с хозяином этого жилища, чем с несколькими и неизвестно где», – подумал он и осторожно зашагал вверх по скрипучим, шатким ступеням. К великому облегчению мальчика хозяев сразу было видно по спальным местам: их было, как минимум четверо, на месте не оказалось, и, найдя лаз на крышу, он, наконец-то, выбрался на относительно свежий воздух.
Свистнув несколько раз, призывая своего мрякула, Калин расстроился и не на шутку разволновался, что не сможет его дозваться. Обождав какое-то время, с нетерпением всматриваясь по сторонам, он набрал полную грудь воздуха, чтобы разразиться новой трелью, как вдруг услышал свист, доносившийся откуда-то снизу.
– Гляди, Гнус, какую птицу в нашу обитель ветром задуло! – услышал затем Калин, сидя на коньке хлипкой крыши.
– Сапоги чур мои! – загнусавил второй голос.
– Ага, ща-аз. Твои вчера были, а это как раз мой размерчик.
– Че ты гонишь, не было ничего вчера, да и малы они тебе, а мне – в самый раз, – с обидой в голосе ответил гнусавый, но настаивать не стал.
Калин понял, что драки ему не избежать, но он и не хотел мира. Его кукри давно жаждал настоящей пищи – человеческой крови, а лучше сразу – жизнь. Именно убивать мальчишка не собирался, но немного подкормить свой нож очень хотел, к тому же выпала такая удачная возможность – кто будет преследовать его из-за каких-то оборванцев? Такого отребья здесь полно. Даже больше, чем надо, и Калин подозревал, что, если вдруг он перестарается, то их мало кто может хватиться. Тем более, через день или два он покинет этот город и навряд ли сюда еще вернется когда-либо.
Все так же не видя противника, Калин крикнул в ответ:
– Кто там смелый такой, пусть поднимется и возьмет мои сапоги! – усмехнулся с чувством превосходства и добавил: – И куртку! И пятки мне поцелует!
В ответ тут же полетели камни, дробно затарабанив по крыше.
Поняв, что шутки закончились, Калин нырнул в люк. Оказавшись на чердаке, где, кстати, и находилось само логово, он услышал, как по ступенькам уже бегут несколько пар ног, и ломанулся к единственному, затянутому чем-то непонятным, мутному окну. Выбил ногой этот «пузырь» и, выбравшись наружу, ловко перескочил на крышу рядом стоящей пристройки. Спрыгнув с нее на землю, забежал за угол дома. Кровь в жилах весело играла сладким азартом, подстегивая на рисковые глупости, а во рту почему-то появился привкус железа. Хотелось движения, сражений и выплеска адреналина, бурным ключом бьющего в стремительный ток крови. Взяв в руки кукри, мальчик ощутил его голод и жажду боя. Прижавшись спиной к стене, Калин сделал несколько глубоких вдохов, приводя себя в надлежащее состояние и загоняя мальчишеский азарт как можно глубже. «Подобные эмоции губительны для воина», – говорил Борг во время тренировок. Спустя миг в засаде у стены стоял уже не взъерошенный мальчик, но подлинный зверь, холодный и расчетливый, вышедший на охоту.
Первую свою добычу он скрал тихо, не издав лишнего шороха. Оставленный на улице «на стреме» напарник топтался у входа, явно желая тоже участвовать в погоне и отлове «залетевшей птицы», и видимо, боясь пропустить саму дележку, в нетерпении покусывал нижнюю губу, весь погруженный в представление того, что происходит наверху. Он даже не заметил, как сзади к нему подошел мальчик с большим ножом в руке. Приблизившись почти вплотную, Калин хлопнул парня по плечу, от чего тот вздрогнул и развернулся. Один короткий взмах ножа… глаза, полные непонимания и страха взирали на мальчика с лицом, застывшим каменной маской, холодным, бесстрастным. Руки парня в бессильной попытке исправить непоправимое тщетно скользили по горлу, стараясь зажать широкую рану, из которой с толчками бурой жидкости выходила сама жизнь. Кровь, попавшая на лезвие ножа, тут же жадно впиталась, по ажурной вязи тоненькой молнией пробежал алый всполох. Рукоять налилась живым теплом, нож просил еще жертвы, еще, вводя своего обладателя в истинный боевой транс…
– Один, – эхом прозвучало в голове у Калина. А по ступеням уже слышался торопливый топот двух пар ног, спускающихся вниз, еще одна пара бежала, громко топая, вдоль наружной стены дома.
Все трое увидели Калина почти одновременно. Тот, кто спустился на улицу так же через чердачное окно, выскочил из-за угла на две секунды раньше, чем его товарищи показались в дверном проеме. Этих двух секунд с запасом хватило для выбора следующей жертвы. Всадив свой нож в икру первому нападавшему, Калин пригнулся, и дубинка второго, просвистев над макушкой мальчишки, врезалась в лицо орущего от боли подростка с кукри в ноге. Крик оборвался. И без того уже перебитый в драках в нескольких местах нос с хрустом свернулся набок, сочно брызнув кровью. Мужик с дубинкой растерялся. Оставшись без ножа, Калин выбил «биту» из рук противника и, чувствуя себя хозяином положения, решил испробовать на практике удар «Ворон», на изучение и отточку которого было положено более всего труда, сил и терпения, но еще ни разу не пришлось испытать его на деле. Для этого нужно было добыть тот короткий меч с широким лезвием, по внешнему виду напомнивший Калину акинак
[1]. Его, расставив широко ноги, двумя руками сжимал третий напавший, годов двадцати с небольшим. Этот стальной экземпляр, практически, не отличался от своего прародителя, если только качеством изготовления. Грубая, кустарная работа выдавала дешевизну оружия и «рукожопость» здешнего мастера.
