– Это кто? – спросил у мамы Матвей.
– Это Симочка, – представила ему малышку мама, – Серафима. Твоя сестричка. Ты ее старший брат, а поскольку ты растешь настоящим мужчиной, то как старший брат будешь защищать и оберегать Симочку и, конечно, любить. Симочка, – обратилась Арина к девочке, – это твой брат Матвей.
– Матей, – сказала Симочка и рассмеялась.
Знакомство ребенка с Анной Григорьевной так и вовсе прошло самым поразительным образом – Серафима, завидев бабушку, потянулась к ней ручонками, словно та была ее родным человеком, которого она знала и любила с самого рождения. Создавалось такое ощущение, что они понимают друг друга на каком-то особом уровне, недоступном остальным.
Вот таким образом Симочка легко и как-то совершенно естественно вошла в их семью и жизнь. И уже через несколько дней Арина с бабушкой обратили внимание, как трепетно Матвей относится к девочке и с каким серьезным видом опекает ее – берет за ручку, когда та куда-то направляется, помогает куда-то залезть, подстраховывает и играет с ней в какие-то игры, что-то объясняет, и все так серьезно, внимательно.
Настоящий такой старший брат. Другой вопрос, надолго ли его хватит. Но там посмотрим. Симочка же в новоявленном брате души не чаяла – ходила за ним везде хвостиком и что-то постоянно говорила, иногда так вполне четкие слова и короткие фразы, но в основном лопотала, объясняла на своем младенческом языке, укала, гукала, акала, сопровождая выступления чуть более понятными жестами и мимикой.
Труднее всего дался девочке переход на время другого часового пояса. Но и с этим за неделю справились понемногу.
На восьмой день после их приезда поздно вечером, когда все, кроме Арины, давно мирно спали, в дверь кто-то позвонил продолжительным и весьма настойчивым образом.
Ругнувшись в сердцах на того, кто тут названивает, Арина ринулась к двери, намереваясь навалять по полной тому идиоту, который…
– Привет, – произнес Красногорский, когда она распахнула дверь самым что ни на есть грозным образом.
Распахнула и застыла от неожиданности, увидев его.
– Пустишь? – спросил Артем и хмыкнул иронично.
– По-моему, ты пьян? – предположила Арина, уловив характерный запашок.
– Выпивший, – кивнул Красногорский, – но опьянеть не получается. Так пустишь?
– С какой целью? – уточнила Арина.
– Мне надо задать тебе очень важные вопросы, – пояснил тот.
– А до завтра эти вопросы могут подождать? – Она не торопилась его впускать.
– Нет, – самым убежденным тоном отрезал Красногорский. – Мне надо спросить тебя прямо сейчас.
– Ну, проходи, раз не подождет, – отступая в сторону, пригласила она его в дом.
Он вошел, а Арина, понаблюдав за его движениями, поняла, что на самом деле он не так и пьян, как можно было бы предположить по ядреному «выхлопу». Он снял куртку, повесил ее на вешалку, вопросительно посмотрел на туфли, но Арина лишь покачала головой – не надо снимать и жестом указала в сторону кухни.
– Чай будешь? – спросила она, когда Артем уселся на диван, стоявший у окна их большой уютной кухни.
– Давай чай.
Она поставила перед ним кружку, села рядом, подождала, пока он сделает несколько осторожных глотков, и только тогда спросила:
– И что за срочные вопросы ты хотел мне задать?
А у него вдруг вырвалось то, о чем он вовсе не собирался говорить:
– Я по тебе соскучился, – и уж совсем себя выдавая, добавил: – Очень сильно.
Она помолчала, глядя в его янтарно-зеленые глаза, и ответила:
– Я тоже по тебе сильно соскучилась.
– У меня друг умер, – сообщил Красногорский.
– Соболезную, мне бабушка сказала, что у вас произошла такая трагедия, – искренне посочувствовала она ему.
– Это не трагедия. Это полный бред, понимаешь?
И его прорвало. Вся его боль, все его негодование из-за нелепости смерти, все его претензии миру вылились в неосознанный крик о помощи:
– Такая дикая, чудовищная несправедливость! Это какое-то безумие. Такого просто не может быть. Молодой, здоровый мужик, живой, сильный, умный, и… – Он потряс ладонями в бессилии: – Поскользнуться на куске говенного мыла, упасть и сломать шею! Вот так! – Он щелкнул пальцами. – В один момент! И все, все! Понимаешь: все, нет человека! – Он смотрел на нее больными, злыми глазами: – Это такая дурь! Такая тупость!..
– Ну все, все! – Арина прижала его голову к груди.
Уловив своим любящим чутким сердцем, что он тонет и задыхается в душевной боли, как еще совсем недавно тонула и захлебывалась она, Арина успокаивала его, поддерживая, все прижимала и гладила по голове.
– Понимаешь, Аринка, – шептал он, – дикость несусветная какая-то. Так просто, так легко, в одну секунду, и нет человека.
Наверное, он даже плакал, но этого не понимали ни он, ни она. Он все говорил что-то больное, уткнувшись ей в грудь, и обнимал ее, неосознанно стараясь удержать. Сидеть стало совсем неудобно, и Арина принялась подвигаться спиной назад к диванному подлокотнику.
– Нет, нет, – он обнял ее еще сильней, – не уходи больше, не надо.
– Не уйду, – пообещала Арина.
И как-то все же смогла откинуться спиной на подлокотник, Артем сдвинулся-подвинулся за ней, не выпуская ее из рук, так и продолжая прижиматься головой к ее груди, а она все поглаживала его по спине и голове и шептала успокоительные слова:
– Ну что ж теперь, люди по-разному уходят. Ну что ж теперь.
– Господи, – вдруг произнес он страдальчески, – как я по тебе соскучился. И по Матвею. Просто как-то зверски соскучился. Совершенно измучился без тебя. А тут еще и Ильюха… и Вика почти с ума сошла, и Настя, ей совсем плохо, она отца видела там, на полу в ванной…
И тогда Арина запела, тихим, каким-то бесконечно проникновенным, поразительным голосом, мерно, легко похлопывая его по спине в такт песне:
– «Скатилось солнце за горушку, ты забери мое горюшко»…
Они полулежали, обнявшись, и было не очень удобно, но отчего-то они не пытались устроиться более комфортно, не двигались, молчали какое-то время после того, как Арина допела, а потом Артем попросил:
– Спой еще раз.
И она спела. А когда допела до конца, поняла, что он заснул.
Арина осторожно, медленно выбралась из-под его отяжелевшего тела, посидела, посмотрела на заснувшего Красногорского, вздохнула своим мыслям и… сняла с него туфли, подняла и уложила на диван его ноги, сходила в комнату, принесла оттуда подушку и плед, подсунула Артему под голову подушку и накрыла пледом.
Постояла над ним, спящим, задумчиво рассматривая, усмехнулась своим мыслям, наклонилась, поцеловала в лоб и погладила по волосам.
