Фабиан кивнул.
— Я уверен, что он был вам полезен.
— О, очень.
— А что вы думаете об Индии? — спросил Дугал.
— Я пока очень мало что видела здесь.
— Все не так, как в Англии, — сказал он с легким сожалением.
— Это то, что я ожидала.
Большой Хансам вошел в комнату. Он был одет в бледно-голубую рубашку поверх бесформенных белых брюк, на нем был белый тюрбан и пара темно-красных туфель, которыми, как я обнаружила, он очень гордился. Он носил их с видом, который должен был внушить, что они служат признаком его высокого положения.
— Все для вашего удовольствия, — проговорил он особым тоном, давая понять, чтобы мы сказали, если что не так.
Лавиния тепло улыбнулась ему.
— Все очень хорошо, — проворковала она ему. — Спасибо.
— И сагибы?.. — сказал он.
Фабиан и Дугал сказали ему, что они всем удовлетворены.
Тогда он поклонился и удалился.
— Он действительно очень высокого мнения о себе, — пробормотал Дугал.
— Беда в том, — ответил Фабиан, — что в этом убеждены и остальные в доме.
— Почему он такой важный? — спросила я.
— Большой Хансам нанят Компанией. Это для него постоянный пост. Он считает дом своим, а те из нас, кто им пользуются — просто временные гости. Именно так он это понимает. Он, конечно, очень знающий и активный. Я полагаю, что именно за это его и терпят.
— Я думаю, с ним будет легко общаться, — сказала Лавиния.
— Да, если он добьется полного подчинения, — уточнил ей Фабиан.
— Что вам не нравится? — удивилась я.
— Я не хочу, чтобы моей жизнью управляли слуги.
— Я не думаю, что он видит себя в таком качестве, — сказал Дугал. — Он себя считает большим набобом, руководителем всех нас.
— В нем что-то настораживает, — произнес Фабиан. — Если он станет чересчур высокомерным, я приложу все силы, чтобы поставить его на место. А теперь, какие новости из дома?
— Я знаю, что кончилась война, — ответила я.
— Пора бы уже.
— Людей привезли из Крыма домой и сестры ухаживают за ними. У них благородная работа.
— Благодаря храброй мисс Найтингейл.
— Да, — подтвердила я. — Пришлось проделать много тяжелой работы, чтобы заставить людей прислушаться к ней.
— Ну что же, война окончена, — сказал Фабиан. — И для нас она окончилась победой — боюсь, Пирровой победой. Потери были грандиозными, и я полагаю, что французы и русские пострадали больше нас. Однако наши потери были огромными.
— Слава Богу, все это кончено, — проговорил Дугал.
— Понадобилось много времени, — прокомментировал Фабиан. — И… я не думаю, что здесь нам это принесло много пользы.
— Вы имеете в виду в Индии? — спросила я.
— Они пристально следят за тем, что делают британцы, и я пришел к заключению, что с тех пор, как война началась, их отношение немного изменилось.
Он, нахмурившись, смотрел в свой стакан.
Лавиния зевнула:
— Я надеюсь, что магазины здесь очень похожи на бомбейские?
Фабиан рассмеялся.
— И это проблема огромной важности, которую ты, без сомнения, быстро исследуешь.
— Почему их позиция должна измениться из-за далекой отсюда войны? — спросила я.
Фабиан облокотился руками на стол и внимательно посмотрел на меня.
— Компания приносит Индии много добра… так думаем мы. Но для страны не так просто поменять свои обычаи на другие. Даже если изменения в некоторых случаях могут быть и к лучшему, неизбежно некоторое возмущение.
— Здесь несомненно возникает протест, — согласился Дугал.
— И это вас тревожит? — спросила я.
— Не совсем, — ответил Фабиан. — Но я думаю, что мы должны быть начеку.
— Не это ли одна из причин, по которой здесь терпят деспотичное правление Большого Хансама?
— Я вижу, что вы очень быстро схватываете ситуацию.
— О, Друзилла такая умная, — сказала Лавиния. — Гораздо умнее, чем я могла бы быть.
— Ты демонстрируешь определенные успехи, поскольку смогла это понять, — прокомментировал ее брат. — Хотя я должен сказать, что это очевидно.
— Фабиан всегда груб. со мной, — надув губы, сказала Лавиния.
— Дорогая сестра, я правдив. — Он повернулся ко мне. — Все немного изменилось в последние год или два. И я думаю, что это может быть как-то связано с войной. В газетах были сообщения о страданиях, перенесенных нашими людьми, и о долгой осаде Севастополя. Я чувствую, что некоторые относятся к этому с определенным удовлетворением.
— Но ведь наше благосостояние действительно помогает им.
— Да, но весь народ думает не так логично, как мы с вами. Некоторые, желая досадить другому, причиняют вред себе. Я полагаю, что здесь есть много таких, кто готов поступать именно так… позволить уничтожить свое благосостояние ради того, чтобы увидеть нас униженными.
— Эта позиция выглядит довольно бессмысленной, чтобы придерживаться ее.
— Все мы имеем сильное чувство национальной гордости, — вставил Дугал. — Независимость дорога большинству из нас, и возникает страх потерять ее, даже если ее сохранение означает потерю некоторого комфорта.
— И что явилось бы результатом этого чувства? — спросила я.
— Ничего, что было бы нам неподвластно, — ответил Фабиан. — Но время от времени это проявляется. Как вы видите, Хансам этого дома — человек непомерной гордости.
— Я считаю его довольно забавным, — сказала Лавиния.
— Если вы признаете его главой дома, все будет хорошо, — пояснил Фабиан. — Но я полагаю, что он не тот человек, с которым было бы разумно столкнуться.
— Что он мог бы сделать?
— Доставить неудобства тысячью способами. Слуги слушаются его. Они не посмеют сделать ничего против него. Если в стране и нарастает беспокойство, то это, вероятно, из-за тех методов, с помощью которых мы вводим новые законы. Они боятся, что мы собираемся навязывать им наши пути до такой степени, что их национальные институты не будут учтены.
— Правильно ли поступать так? — спросила я.
Фабиан посмотрел на меня и кивнул.
— Обычаи тхаггери, сати… это зло, которое запрещено британцами. Вы выглядите удивленной. Я понимаю, что вы о них, видимо, не знаете. Эти злые, жестокие обычаи давно подлежат запрещению. Мы запретили их зако-ном Очень многие индийцы жили в страхе перед этими обычаями, но в то же время они возмущены нашим приходом сюда и признанием их криминальными актами, Дугал, конечно, изучил все это.
