Битва у Мильвийского моста
О самой битве древние историки рассказывают вкратце; в этой истории она выглядит не кульминацией, а скорее эпилогом. У Севера и Галерия уже ничего не вышло – и вполне понятно, что Константин беспокоился за исход своей кампании. Однако у него было несколько преимуществ, которых не было у предшественников, а кроме того, Максенций на этот раз принял крайне неудачное решение. Помогло Константину и то, что Максимиана, отца Максенция, блестящего и опытного полководца, уже не было в живых: еще два года назад он попал к Константину в плен и там покончил с собой. Более того, у Максенция в Риме земля горела под ногами. Шесть лет назад, при начале правления, город встречал его с распростертыми объятиями. Но с тех пор, как мы уже упоминали, все сильно изменилось.
Предвидя нападение с севера, Максенций предпринял, казалось бы, вполне разумный шаг: разрушил все мосты через Тибр, чтобы затруднить продвижение атакующей армии. Но затем, в последний момент, принял еще одно решение, которое и оказалось поистине роковым: решил не укреплять город в ожидании осады, а выйти навстречу противнику и навязать ему бой.
Однако разрушенные мосты не позволяли пересечь Тибр и выбрать удобное поле для сражения. Поэтому Максенций выстроил близ снесенного Мильвийского моста временный понтонный мост и по нему перебрался вместе с армией на дальний берег. Стоя спиной к реке, войска Максенция лишились возможностей для маневра – и были разбиты наголову. В отчаянии пытались они бежать по понтонному мосту обратно через реку, чтобы укрыться в Риме, но под тяжестью множества солдат и лошадей мост провалился, и многие, в том числе и сам Максенций, утонули в Тибре
[26].
На следующий день Константин вошел в Рим как новый его правитель, император всей западной половины империи. Как мы увидим в главе 8, до того, как он станет правителем всей империи, оставалось еще двенадцать лет. Но Константин умел ждать. А пока ему оставалось лишь убедиться в мудрости своего религиозного решения. Он посвятил жизнь богу христиан, поклонился ему – и одержал победу. Христианский бог оказался могущественнее иных римских богов. Теперь он, и только он будет Константиновым богом. Константин стал христианином…
Но точно ли стал?
«Искренность» обращения Константина
Уже долгие годы ученые ведут довольно-таки скучный спор об искренности обращения Константина. Немало современных специалистов воспринимают этот спор как пустую трату времени, хотя наблюдатели, не столь погруженные в тему, по-прежнему думают, что вопрос этот серьезен и важен. Начал этот спор в 1853 году швейцарский ученый Якоб Буркхардт, заявивший в своей книге Die Zeit Konstantins des Grossen («Век Константина Великого»), что конечным мотивом обращения стала для Константина не религиозная ревность, а «всепоглощающая жажда власти». Многое можно было бы сказать и о самом этом аргументе, но к нему Буркхардт добавил такие пояснения: Константин, мол, увидел в быстро развивающейся христианской Церкви силу, которая поможет ему завоевать мир, и заключил с ней союз – из личных амбиций, нимало не интересуясь ни самой Церковью, ни ее притязаниями на истину.
В ходе спора историки приводили множество свидетельств в пользу такой точки зрения. Начать с того, что на публике Константин продолжал соблюдать языческие ритуалы. В римской древности нет источника, по которому можно судить о личных взглядах и целях императора лучше, чем по монетам. Изображения и надписи на монетах позволяют безошибочно определить, какой идеологии, взглядов и ценностей придерживался тот или иной правитель. Учитывая это, стоит обратить внимание, что с 310 года на монетах Константина появляются образы Sol Invictus – бога-солнца. Как мы уже видели, есть основания именно к этой дате относить его переход в генотеизм. Но вот что особенно поражает и не позволяет многим поверить в искренность христианского обращения Константина: те же образы остаются на монетах и годы спустя после битвы у Мильвийского моста. Если Константин в самом деле стал христианином, почему же продолжал чеканить на монетах языческие изображения?
Более того, продолжают сторонники этого мнения: после своего предполагаемого обращения и Константин, и его близкие высказывались о Боге очень уклончиво. Стоит обратить внимание на Арку Константина, и по сей день стоящую неподалеку от римского Колизея. Эту Триумфальную арку воздвиг сенат в честь славной победы Константина над Максенцием, по случаю второго визита Константина в Рим в 315 году. На арке имеется надпись, описывающая это великое событие; упоминается и о том, что перед началом боя Константин призвал для себя божественную помощь. Однако прямых упоминаний христианского бога здесь нет. Напротив, в очень общих и уклончивых выражениях говорится, что Константином руководило «вдохновение божества». Будь Константин поистине новообращенным, неужели постеснялся бы открыто заявить, что ему помог именно христианский бог?
Более того: сторонники неискренности Константина указывают на то, что после решительной битвы за Рим Константин повел себя совсем не как христианин. Вскоре после победы он приказал казнить своего десятилетнего племянника, сына Галерия. Какой же христианин станет убивать десятилетнего ребенка? А еще позже – казнил собственного старшего сына и наследника Криспа, а также жену Фавсту. Поступки, достойные деспота, а не истинно верующего! Наконец отмечают, что Константин крестился лишь на смертном одре, приблизительно через двадцать пять лет после предполагаемого обращения. Неужто лишь тогда он наконец «увидел свет»?
По всем этим причинам ученые конца XIX и XX века немало спорили о том, стал ли Константин искренним сторонником христианства. Однако современные историки, как правило, рассматривают те же свидетельства в ином ключе.
Совершенно верно, что и после событий 312 года Константин продолжал использовать в своей личной пропаганде образ Sol Invictus, иногда даже чеканя рядом с ликом бога-солнца свой собственный профиль. Но это не свидетельствует, что он поклонялся каким-то иным божествам, кроме христианского бога. Христиане до Константина порой отождествляли Христа с солнечным богом – и, как я уже писал, Константин, скорее всего, также не предпочел Христа солнечному богу, а их отождествил.
То, что Константин не всегда – например, на Триумфальной арке или на монетах – определял своего бога как бога христиан, вполне может объясняться и иными причинами. Прежде всего стоит подчеркнуть, что не сам Константин выбирал надпись для арки. Этот монумент воздвигли в его честь другие, но не он сам.
Еще более важно то, что у Константина, скорее всего, были серьезные причины не выставлять свои новые религиозные убеждения напоказ. Как пишет современный исследователь Константина Гарольд Дрейк, Константин осознавал себя правителем не только христиан, но и всего населения империи – христиан, язычников и иудеев. Поэтому, исповедуя монотеизм, он стремился не оскорблять чувства и своих иноверных подданных. Константин не стал бы публично демонстрировать свою приверженность христианству – для этого он был слишком политиком. Однако и изменять своим монотеистическим убеждениям он не хотел. Стремясь сохранить баланс между двумя своими лояльностями, христианской и имперской, и совместить их друг с другом, Константин тактично выбирал такой публичный язык, которым сможет выразить свои убеждения, не отталкивая от себя приверженцев иных вер
[27].
