Такую позицию он занимал на протяжении всего своего долгого правления, даже когда дело дошло до куда более серьезного вопроса: стоит ли принуждать нехристиан силой становиться христианами? Десять лет спустя, уже став единственным правителем империи, Константин отправил своим восточным подданным послание, в котором писал ясно и недвусмысленно: «Одно дело – добровольно принять борьбу за бессмертие, а иное – быть вынужденным к ней посредством казни»
[214].
Арианский спор
На следующий год после этого письма, в 324 году, разразился новый церковный кризис. На этот раз спор шел о важном богословском вопросе. По крайней мере, он казался очень важным как самим его участникам, так и богословам многих последующих веков. Однако для Константина – да и для многих, вплоть до сего дня, не имеющих отношения к профессиональному богословию, – предмет раздора выглядел ничтожным, если не сказать несуществующим. Это был знаменитый арианский спор, разгоревшийся в Александрии Египетской между епископом Александром и священником по имени Арий.
Горячие дебаты об истинной природе Христа шли между христианскими богословами уже несколько десятилетий. Почти с самого начала христиане пришли к мысли, что Христос – не только человек (хотя для большинства богословов он, несомненно, был человеком), но и Сын Божий. Уже древнейший христианский автор Павел пишет о Христе как о существе божественном, до своего рождения на земле обитавшем на небесах (Фил. 2:6–8). В каком-то смысле Христос – Бог. Но в каком смысле?
Проблема эта не находила удовлетворительного решения, в немалой степени потому, что большинство христиан пламенно утверждали четыре различные позиции, неразрешимо – по крайней мере, на первый взгляд, – противоречащие друг другу. Христос – Бог. Бог Отец – Бог. Христос и Бог Отец – не одно и то же. Но Бог один. Если Христос – это Бог, и Бог – это тоже Бог, и это разные сущности – как же христиане говорят, что Бог только один? Короче говоря, как могут христиане быть монотеистами?
Все зависит от того, как понимать «единственность» Бога и как мыслить себе взаимоотношения Бога с Сыном Божиим. По этим вопросам Арий и не соглашался со своим епископом Александром. Взгляды Ария уже давно имели хождение среди христиан и были достаточно широко распространены, – просто никто до сих пор не излагал их с такой ясностью и силой. Христос для Ария был, несомненно, существом божественным, Логосом (греческое слово, означающее «слово») Божиим, и определенно существовал и до того, как явился в мир в виде Иисуса Христа. Более того: именно через него был создан мир. Как сказано в Евангелии от Иоанна, словом своим Бог создал небо и землю (Ин. 1:1–3). Итак, он – божественное существо, отличное от Бога. В каких же они отношениях между собой?
Арий полагал, что Христос-Логос не может быть равен Богу Отцу. Ведь Отец всемогущ. А двух всемогущих существ быть не может: в таком случае всемогущим не будет ни одно из них. Для Ария всемогущ только Бог Отец. Изначально, в вечности до начала времен, Бог существовал в одиночестве. Затем, еще до создания вселенной, он породил Сына – второе божественное существо, которое, будучи порождено Богом, вторично по отношению к нему и подчиняется ему, как сын отцу. Это и был Логос, через которого сотворен мир; а много веков спустя этот Логос принял человеческий облик и снизошел в мир, чтобы принести человечеству спасение. Итак, Логос – второе, подчиненное божество, появившееся в какой-то момент времени; Логос существовал не всегда. Бог Отец превосходит Бога Сына «бесконечностью славы».
Александр, епископ Ария, был с этим совершенно не согласен. Он жестко настаивал на том, что Христос не ниже Бога Отца и не подчинен ему. Ведь сам Христос сказал: «Я и Отец – одно», и «Кто видит меня – видит Отца» (Ин. 10:30; 14:9). Значит, они равны. Конечно, не идентичны: Сын – отдельное от Отца существо. Но равны по силе и оба существуют вечно. Не было времени, когда бы Логос не существовал.
Те, кто в этом споре принял сторону Александра, указывали на то, что совершенное по определению не может изменяться. Если нечто изменяется, значит, неизбежно становится от этой перемены лучше или хуже. Если оно становится лучше, значит, прежде совершенным не было; а если становится хуже, то совершенным быть перестает. Бог совершенен, а значит, изменяться не может. Это означает, что он никак не мог стать Отцом, породив Сына: ведь это означало бы изменение, переход от не-Отца к Отцу. Значит, необходимо считать, что Бог был Отцом всегда. А если он всегда был Отцом – значит, всегда существовал Сын.
Таким образом, сторона Александра утверждала, что Сын со-вечен Отцу и вместе с ним всемогущ. Он не просто «подобен» Отцу, не является другим божеством, «схожим» с ним. Он «равен» Отцу и имеет с ним «одну сущность». По-гречески – на языке, на котором шли эти дебаты, – идея «единой сущности» выражалась словом омоусия (греч. брооиаюс; – «единосущный»), А «схожая сущность» обозначалась словом омиусия (греч. оцоюиаюс; – «подобный»). Как видите, слова эти очень похожи – отличаются лишь одной буквой, или греческой «йотой» в середине. Поэтому некоторые наблюдатели отмечают, что этот богословский спор грозил расколоть Церковь «из-за одной йоты».
Несомненно, именно так думал и сам Константин. Но спор вызвал такие волнения, что он вынужден был вмешаться – и для начала обратился с письмом к обоим главным противникам. В этом письме он ясно сказал, что главная его забота – не о богословских тонкостях, а о единстве: «Я сильно желал учения всех народов о Божестве по существу дела привести как бы в один состав»
[215]. О том, кто победит, Константин не беспокоился. Он просто хотел, чтобы одна сторона уступила другой, и раздоры прекратились. «Повод к [этим спорам] мне показался весьма незначительным и не стоящим такого прения», – замечает он. С его точки зрения, это «случай маловажный и ничтожный», спор, начатый из-за «неосмотрительности». Он убеждает и Александра, и Ария как-нибудь решить дело миром.
Но решить дело миром Александр и Арий уже не могли. И дело было не только в их личном ожесточении. И у того, и у другого уже появилось множество сторонников, и те и другие яростно обличали богословское невежество друг друга. Этот спор раздирал Церковь. Тогда Константин решил вмешаться уже более серьезно – и созвал первый в истории всемирный, или Вселенский, Собор епископов, призванный разрешить этот вопрос. Это был знаменитый Никейский Собор 325 года, названный по имени города Никеи в Малой Азии, где он проходил. Позднейшие источники рассказывают, что на Собор сошлись около 318 епископов со всех концов света, по большей части из восточных провинций. (Как мы уже видели, на Западе Церковь была еще далеко не так многочисленна и хорошо организована
[216].)
