Здесь Константин проповедует терпимость к тем глупцам, что отказываются испытать на себе «лекарство» спасения, принесенное Христом. Идет он и дальше – прямо предлагает не препятствовать тем, кто продолжает совершать языческие обряды:
Впрочем, питаясь известными мыслями сам, никто да не вредит ими другому: что один узнал и понял, то пусть употребит, если возможно, в пользу ближнего, а когда это невозможно, должен оставить его. Одно дело – добровольно принять борьбу за бессмертие, а иное – быть вынужденным к ней посредством казни («Жизнь Константина», 2.60).
Константин ясно и четко говорит, что не собирается ни навязывать людям религиозные практики против воли, ни запрещать почитать богов так, как они считают нужным. Собственные слова его показывают, что Гарольд Дрейк, ведущий специалист по царствованию Константина, скорее всего, прав: Константин предпочитал действовать убеждением, а не насилием.
Твердая рука Константина
Однако из всего этого не стоит делать вывод, что Константин был мягким или слабым правителем. Историк римского общества Рамси Макмаллен поднял вопрос о том, что изменилось для империи на практике, когда император стал христианином
[227]. Просматривая «Кодекс Феодосия», можно найти там уголовные законы, принятые Константином, и обнаружить, что он предпочитал поистине драконовские меры. Безусловно, большинство этих законов направлены на защиту общественного спокойствия и утверждение базовых моральных принципов. Но наказания!.. Чиновникам-взяточникам отрубали руки («Кодекс», 1.16.7), нерадивым опекунам, не уследившим за девичьей честью своих воспитанниц, заливали в глотки расплавленный свинец («Кодекс», 9.24.1), сборщиков налогов, грубо обращавшихся с задолжавшими женщинами, «казнили с применением пыток»; доносчиков душили и, «отрезав язык, вешали им на шею» («Кодекс», 10.10.2); рабов, жаловавшихся на господ, распинали («Кодекс», 9.5.1.1); виновного в отцеубийстве или матереубийстве следовало «не казнить ни мечом, ни огнем, ни иным привычным способом, но зашить в тесный кожаный мешок вместе со змеями», а затем бросить в реку или в море, дабы, «еще живой, он утратил все чувства» («Кодекс», 9.15.1).
Как совместить такое изуверство с образом императора-христианина? Макмаллен полагает, что к IV веку в христианстве вышла на поверхность скрытая в нем жестокость. Он обращает внимание на возрастающую в это время популярность литературы, о которой мы уже упоминали: красочных описаний адских мук для тех, кто не желает повиноваться воле Божией
[228]. Быть может, «что на небесах, то и на земле»: если сам Бог так карает грешников, почему же мы здесь должны поступать иначе? Как пишет Макмаллен: «Религиозная вера порой делает наказания особенно суровыми, жестокими и беспощадными»
[229].
Язычникам было важно лишь правильное отправление культа. Христианство же, напротив, направляло свой пыл на всю человеческую жизнь. Отсюда множество новых преступлений – и все с запретами один другого суровее и с угрозами страшных кар.
Схожим образом подчеркивает Макмаллен и другое ключевое различие между христианством и традиционными языческими религиями, которое мы уже видели: центральную роль религиозной этики. Верно, язычники в целом были, как правило, не лучше и не хуже христиан. Но в языческих кругах этика – за редкими исключениями, вроде отцеубийства, – относилась к ведению философии, а не религии. Поэтому религиозные культы, как правило, не имели отношения к поведению человека, к его повседневным добрым или дурным делам. Не так обстояло дело в христианстве. А это, продолжает Макмаллен, означало, что тесная связь христианской религии с имперской властью вела и к более суровым наказаниям за безнравственные поступки. Говоря его словами: «Язычникам было важно лишь правильное отправление культа. Христианство же, напротив, направляло свой пыл на всю человеческую жизнь. Отсюда множество новых преступлений – и все с запретами один другого суровее и с угрозами страшных кар»
[230].
Суровость Константина тяжким бременем легла не только на безымянных и безвестных жителей империи. Затронула она и его собственную семью. Мы уже видели, как, стремясь к власти, Константин казнил собственного десятилетнего племянника, сына своего соперника Галерия. Но впереди у нас еще более шокирующая и, пожалуй, загадочная история: смерть – возможно, от руки Константина, – его старшего сына Криспа и жены Фавсты.
Сыновей у Константина было четверо: старший, Крисп, от Минервины (возможно, наложницы), остальные трое – от жены Фавсты, дочери императора Максимиана, на которой он женился в 307 году. Еще молодым человеком (точный год его рождения нам неизвестен) Крисп стал младшим императором, или кесарем. Это произошло в 317 году. Константин доверял сыну командование армией; Крисп сыграл ключевую роль в нескольких вооруженных конфликтах, в том числе руководил боевым флотом в битве 324 года, принесшей поражение Лицинию. Однако два года спустя, в июле 326 года, он и его мачеха умерли при таинственных обстоятельствах, один за другим. Смерти их, очевидно, были друг с другом связаны. Криспа то ли казнили, то ли просто тайно убили по приказу императора; а вскоре после этого страшная участь постигла и Фавсту – ее сварили заживо в перегретой паровой бане
[231].
Попытки объяснить эти две смерти начались еще в древности. Языческий историк VI века Зосима, а также автор XII века Зонара потчуют читателей «жареными» подробностями. В полной версии истории Фавста попыталась соблазнить пасынка, но тот дал ей суровую отповедь. В ярости Фавста обвинила Криспа в том, что тот пытался ее изнасиловать, и Константин приказал казнить сына, а чуть позже, узнав правду, жестоко казнил и обманщицу-жену.
Многие современные историки в этом сомневаются. Однако Ноэль Ленски указывает, что Константин в самом деле отличался суровыми взглядами на мораль (см. законы, приведенные выше) и особенно не терпел прелюбодеяния. Так что, заключает Ленски, «возможно, в этой языческой версии есть доля истины»
[232].
С другой стороны, Тимоти Барнс, один из самых плодовитых, но и спорных современных исследователей Константина, разработал альтернативный сценарий – без «клубнички», столь же голословный, но вполне возможный. Начинает он с доказательств того, что Крисп в самом деле был казнен по приказу императора. Однако о выдвинутых против него обвинениях источники молчат: из этого Барнс делает вывод, что публичного суда над Криспом не было. Это было частное решение, вынесенное самим Константином, «лишь в присутствии самых доверенных советников». С другой стороны, Фавста казнена не была. Перегретая баня – неслыханное орудие казни: ни один император, включая и Константина, ничего подобного не делал. Что же с ней случилось?
