Маска Теему дала трещину, сквозь которую засветилась ненависть.
– Если Петер Андерсон ТРОНЕТ нашу трибуну, ему… – Он злобно осекся.
Политик заботливо повторил:
– Я уже говорил: я хочу стать твоим другом.
– Почему?
Ричард Тео наконец перешел к делу:
– Потому что весной члены «Бьорнстад-Хоккея» решали, останется ли Петер Андерсон спортивным директором, и ты устроил так, что он победил. Я политик. И могу по достоинству оценить человека, который может заставить других голосовать, как ему надо.
Теему скептически прищурился.
– Ты хочешь убедить Петера не трогать трибуну?
– Нет, – беспечно солгал политик. – Петер отказывается слушать людей из администрации. Отказывается вообще кого-либо слушать. Он хочет прибрать к рукам всю власть над клубом. Но я могу поговорить с новыми спонсорами. Они разумные люди, они поймут ценность… группы поддержки. Вы ведь группа поддержки?
Теему раздумчиво покусал щеки.
– И что будет с Петером?
– Я мало что смыслю в хоккее, но ведь спортивных директоров иногда увольняют? Ветер может поменяться!
– Смотри, чтобы этот ветер не подул в лицо моему брату! – прошипел Теему.
Ричард Тео склонился в вежливом поклоне.
– Я знаю, чего ты хочешь, и могу дать тебе и трибуну, и клуб, и такой «Бьорнстад», где играют бьорнстадцы. Мы подружимся?
Теему медленно кивнул.
– Тогда я больше не задерживаю тебя, Теему. Я понимаю: сегодня вечером у тебя дельце в Хеде.
Веки у Теему дрогнули. К удовольствию Ричарда Тео. Если хочешь чего-нибудь добиться от человека, ты должен понимать, что им движет. Теему был защитник. В детстве он дрался со взрослыми мужиками на кухне, чтобы защитить мать, подростком сколотил Группировку, чтобы защитить младшего брата, но это еще не все. Легко было поверить, что он не интересуется спортом, что все это лишь повод для насилия и уголовщины. Но если заглянуть ему в глаза, когда он говорит о «Бьорнстад-Хоккее», становилось ясно: этот город – его родной дом. И единственное место, где он ни о чем не тревожится, не боится рухнуть под грузом ответственности за всех вокруг – это та самая стоячая трибуна. А свое место силы люди вроде Теему защищают любым имеющимся оружием. И Теему прошипел:
– О чем ты вообще? Какие у меня дела в Хеде?
Ричард Тео улыбнулся:
– А я думал, ты уже посмотрел видеоролик.
В следующую секунду в кармане у Теему завибрировал телефон: пришло сообщение. Потом еще одно. И еще.
* * *
Лео еще стоял в тени на другой стороне улицы, когда на телефоны мужчин, куривших перед «Шкурой», посыпались сообщения, и писк поднялся такой, будто кто-то играл в пинбол. Курильщики смотрели один и тот же ролик, Лео его не видел, но слышал, как переговариваются мужчины. Кто-то сказал: «Пускай сосут, пидоры хедские!» Другой, глядя в телефон, тяжело ответил: «Теему пишет. Он посмотрел ролик. Говорит – надо собирать парней». Ролик Лео нашел у себя в телефоне меньше чем за минуту – ребята из школы уже начали рассылать его всем подряд, и Лео понял, что сейчас будет. Он бросился к лесу. Если он поторопится, то успеет в Хед раньше Группировки.
Близилось сражение.
* * *
Теему Ринниус добрался до собачьего питомника. Адри разглядела его в темном окне. Теему явился один и без спиртного.
– Брат здесь? – спросил он.
Адри узнала этот взгляд.
– На крыше, – ответила она.
Теему возбужденно улыбнулся:
– Хочу угостить его пивом. Пойдешь с нами?
Адри медленно покачала головой:
– Если с ним что-нибудь случится, я тебя убью.
Теему притворился, что не понимает:
– Что с ним может случиться? От пива?
Рука Адри потянулась к его шее.
– Ты меня слышал.
Теему улыбнулся. Адри ушла в дом. Она знала, что будет сегодня ночью. Ей не хотелось, чтобы брат вступал в драку, но пусть лучше дерется, чем валяется в лесу и шепчет про «ошибку». Адри проверила, под подушкой ли ключ от оружейного сейфа, и легла спать.
Беньи сидел на крыше пристройки и курил, пуская дым к звездам. Теему взобрался по лестнице и заглянул за край крыши.
– Ович, хочешь пива?
Как-то по-особому он это сказал, словно сдерживая смешок.
– Чего? Сейчас? – Беньи от удивления почти протрезвел.
Теему достал телефон и включил гулявшее по сети видео.
– В Хеде кто-то сжег бьорнстадский хоккейный свитер на площади.
– А я при чем? – удивился Беньи.
Теему ответил, уже спускаясь – настолько он был уверен, что Беньи спустится следом за ним:
– На груди свитера был мой медведь, Ович. А на спине – твой номер.
Он сказал это беззлобно. Почти шутливо. Если бы кто-нибудь видел, как Беньи слезает с крыши, то понял бы почему. Теему его понимал, они были одной породы. – И что ты решил? – улыбнулся Беньи.
– Угостить тебя пивом. Я слышал, в Хеде пиво хорошее.
27
Только ненависть и хаос
Теему и Беньи прошли мимо щита с названием города – спокойно и деловито, без спешки. Остановились на площади в Хеде. Остатки сожженного свитера еще валялись на земле. На улице было темно, но Теему и Беньи и без света знали: из всех окон на них устремлены взгляды. Оба стали прохаживаться взад-вперед по главной улице Хеда, каждый со своей бутылкой пива. Голые до пояса, с татуировкой-медведем, горевшей в ночи, как факел, они ждали, пока не уверились: зазвонили телефоны, люди проснулись, обрезки железных труб легли в багажники. Потом оба покинули Хед и углубились метров на двести в лес и наконец оказались на поляне. Там их уже ждали шестеро мужчин в черных куртках. Потом появились вдвое больше мужчин – из Хеда, но это не имело значения, потому что все двадцать человек из Хеда драться не умели, а Теему привел опытных бойцов. Паука, Плотника и всех своих лучших.
А главное – он привел Беньи.
У драки в темном лесу нет ни организатора, ни хореографии. Только ненависть и хаос. Здесь нет места ни отрепетированным шагам, ни элегантным движениям: главное – устоять на ногах, главное – останься в живых и сделать так, чтобы на землю упало как можно больше других, но не ты. Не отступай назад, двигайся только вперед; здесь нет ни правил, ни белых флагов. Ты можешь убить кого-нибудь – случайно, не желая того: слишком сильно пнул или неудачно ударил. Когда ты шел сюда, ты знал, во что ввязываешься, они тоже. Здесь на всех один страх: если ты не боишься в драке, значит, ты еще не дрался с равным. Тогда поройся в себе и найди там что-нибудь, нечто ужасное, нечто неудержимое. Свое подлинное «я».
