Мальчик в столовой просто задел ее спиной – для него пустяк, но внутри Маи снова полыхнул пожар. Внутри бомбой взорвался приступ панического страха.
Об изнасиловании все говорили в прошедшем времени. Мая «стала». Она «пострадала». Она «прошла через».
Но Мая не прошла через, она все еще оставалась там. Ее не изнасиловали, ее продолжали насиловать. Для Кевина все продолжалось несколько минут, для Маи – длилось и длилось без конца. Та беговая дорожка, наверное, тоже будет сниться ей всю жизнь. И как она убивает его там, снова и снова. И просыпаться оттого, что ногти вонзились в ладони, а зубы прикусили крик.
Страх. Невидимый властелин.
* * *
Полицейский участок в Хеде, подобно всем полицейским участкам в небольших городах, был сверхзагружен и недоукомплектован. Легко острить по поводу якобы умышленных опозданий на вызовы и нескончаемых расследований. Но полицейские Хеда ничем не отличались от представителей других профессий в этих краях: дайте им немного времени и возможность делать свое дело – и они его сделают. Дайте им одетых в красное фанатов, которые объявились в больнице, избитые мало не до полусмерти, и полицейские Хеда зададут им правильные вопросы. Дайте полицейским Хеда знакомый лес – и они рано или поздно кое-что в нем отыщут.
– Есть! – крикнул один из них, когда полицейские уже больше часа прочесывали поляну, где, по их расчетам, произошло побоище.
И полицейский перебросил что-то своему напарнику.
Кроссовка. Судя по размеру, принадлежит ребенку лет двенадцати.
* * *
Лео сидел на ступеньках дома.
– Ты чего тут сидишь? – удивилась Мая.
– Ключи потерял, – промямлил Лео.
Мая подозрительно прищурилась. Заметила на брате старые, изношенные кроссовки.
– А где новые?
– Надоели, – соврал Лео.
– Ты же несколько МЕСЯЦЕВ ныл, чтобы мама тебе их купила!
Маю удивило, что младший брат не огрызнулся, а так и остался сидеть, разглядывая мелкие камешки. У него распухло лицо, под глазом налился фонарь – Лео говорил всем, что на физкультуре ему попало мячом в лицо, но очевидцев происшествия не нашлось. А еще Мая слышала, как сегодня в школе шептались про черную куртку у него в шкафчике.
– С тобой… все в порядке? – осторожно спросила она.
Лео кивнул.
– Не говори маме, что я потерял ключи, – попросил он.
– Я на тебя не ябедничаю, – шепнула ему Мая.
Они нередко пакостили друг другу, но никогда друг на друга не ябедничали. Этому научила брата сестра: в двенадцать лет она однажды ночью вернулась с вечеринки гораздо позже, чем обещала, и, чтобы не привлекать внимания родителей, влезла в окно Лео. «Мы не ябедничаем друг на друга», – объяснила она сонному брату, а он оказался достаточно сообразительным, чтобы понять: в один прекрасный день это соглашение обернется на пользу и ему.
* * *
Поздним вечером к ним явился полицейский. Петер знал его – сын полицейского играл в той же возрастной группе, что и Лео. Может быть, поэтому каждое слово полицейского было пропитано сожалением.
– Извини за позднее вторжение, Петер, но в лесу возле Хеда была драка. Несколько человек серьезно ранены. В драке участвовала Группировка.
Петер понял его неправильно:
– Ты же знаешь, клуб не имеет никакого отношения к Группировке…
Полицейский прервал его, протянув кроссовку:
– Мы нашли на месте драки вот это.
Петер взял кроссовку сына, руки задрожали. Когда он в последний раз держал обувку, которую обронил его ребенок? Когда Лео было два годика? Три? Когда это его ноги успели так вырасти?
Полицейский говорил, словно извиняясь:
– Я бы не узнал, чьи они, если бы мой сын неделями не клянчил точно такие же. Я сказал ему, что для парня двенадцати лет они дороговаты, а он раскричался, что я ничего не понимаю и что «у ВСЕХ такие!». Я сказал: «У кого у ВСЕХ? Назови хоть одного». И он ответил: «У Лео!»
Петер попытался унять дрожь в голосе. Для двенадцатилетнего ребенка такие кроссовки дороги. Летом Лео получил их от родителей лишь потому, что Миру и Петера мучили угрызения совести из-за… из-за всего.
– Я… это самые обычные кроссовки… конечно, такие есть у очень многих мальчишек…
Полицейский достал еще кое-то. Маленькую связку ключей.
– Мы нашли еще вот это. Если ты сейчас захлопнешь дверь у меня перед носом, я, скорее всего, смогу ее открыть.
Петер больше не оправдывался. Взял ключи. Молча кивнул.
– Лео должен явиться в участок для допроса, – сказал полицейский.
– Ему же всего двенадцать… – выговорил Петер.
Полицейский страдал вместе с ним, но не отступал.
– Петер, все очень серьезно. Парни из Хеда и раньше дрались с Группировкой, но последняя драка была особенно жестокой. Трое лежат в больнице с тяжелыми ранениями. Они будут мстить, а потом будет мстить Группировка, и это не игра. Дело кончится чьей-нибудь смертью!
Петер бессознательно прижимал к груди кроссовку и ключи.
– Я… Лео всего… я хотя бы могу отвезти его в участок сам?
Полицейский кивнул.
– Твоя жена адвокат, да?
Петер понял, что он имеет в виду. И до смерти испугался. Когда полицейский уехал, Петер не открыл дверь в комнату сына. Он распахнул ее пинком.
В следующую секунду отец и сын уже орали друг на друга. Они стояли лицом к лицу, но никогда еще они не были так далеки друг от друга.
А полицейский был прав. Дело кончится чьей-то смертью. И скоро.
* * *
Мая заперлась в ванной. Она слышала, как отец кричит на Лео, как мама кричит на отца, чтобы тот прекратил кричать, потом они кричат друг на друга, выясняя, у кого больше прав кричать. Испуганные, злые, бессильные. Самые обычные родители.
Мая видела их старую фотографию, еще до рождения детей. Оба на ней были молодые и счастливые. Смеялись так, как не смеялись больше никогда, даже на фотографиях. От любви они словно голодали друг по другу, пальцы отца касались маминой челки, и волоски на отцовских руках поднимались от одного маминого взгляда. Физически родительская любовь детям противна, но когда видишь, что ее больше нет, то ты противна сама себе.
Мая сидела на полу ванной, открывала и закрывала барабан сушилки, щелк-щелк-щелк. Медитативный звук. Но вот Мая увидела в барабане футболку. Футболку Лео. Только он, дурак, мог сообразить сунуть хлопчатую футболку в сушилку, потому что стирать не умел, просто не знал как. Мая достала футболку; кровавые пятна не совсем отошли. Мая понимала, что делал брат, она сама сожгла свою одежду после той ночи с Кевином, чтобы дома никто ни о чем не догадался. Лео дрался, и Мая знала из-за кого.
