Подумаешь, великое дело – стаканчик кофе.
Все запомнят, как ревела стоячая трибуна «Хеда»: «Пидоры! Шлюхи! Насильники!» Многие решат, что кричал на ней каждый, потому что издали разницы между людьми не видно. Поэтому осудят всех, кто там стоял, хотя орали далеко не все: нам так хочется найти козла отпущения, а любителям порассуждать о морали – изречь, что «культура – это не только то, что мы поощряем, но и то, что позволяем».
Но когда ор становится всеобщим, в нем теряются голоса тех, кто ему противостоит; когда лавина ненависти стронулась с места, уже не поймешь, кто должен ее остановить.
Поэтому, когда молодая женщина в красном свитере с быком на груди покинула свое место на стоячей трибуне, прошла мимо охранников и встала на лестнице возле сидячих мест, никто поначалу не обратил на нее внимания. Женщина любила «Хед-Хоккей» с той же силой, с какой другие об этом кричали, она всю жизнь следила за успехами команды, и стоячая трибуна была ее клубом. Встать рядом с сидячими местами, среди бутербродных фанатов, о которых она всегда отзывалась с презрением, стало ее молчаливым протестом.
Мужчина в зеленом свитере, сидевший поодаль, увидел ее и поднялся. Он сходил в буфет, купил два стаканчика кофе, спустился и отдал один ей. Они стояли рядом, красная и зеленый, и молча пили кофе. Подумаешь, великое дело – стаканчик кофе. Но иногда он и правда великое дело.
Через несколько минут стоячую трибуну покинуло еще несколько красных свитеров. Ступеньки возле сидячих мест вскоре переполнились. Трибуна по-прежнему скандировала: «Пидоры! Шлюхи! Насильники!» – но теперь крикунов стало видно. И все мы поняли: их не так много, как нам казалось. Крикунов никогда не бывает много.
* * *
В команде «Хеда» был игрок по имени Филип. Самый младший из всех, он уже выбивался в лучшие. Наша история – не о нем, Филип появляется в ней так ненадолго, что мы легко могли бы вообще о нем забыть.
Но перед самым началом третьего периода он покинул лед. Вильям Лит и еще кое-кто из команды орали ему вслед, приказывая остановиться, но Филип прошел через выход для игроков, поднялся на трибуны и добрался до стоячих мест. Как был – на коньках и с клюшкой в руке – он подошел к самому крупному, сильному, самому растатуированному фанату «Хеда», какого только смог найти, оборвал его посреди «ПИДО…», дернул за свитер и сказал:
– Крикнете это еще хоть раз – и я прекращаю играть.
Филипу было всего семнадцать, но все, кто смыслил в хоккее, понимали, каким игроком он станет. Растатуированный бешено уставился на него, но Филип не отступил. Он указал на одетых в красное фанатов, стоявших на лестнице возле сидячих мест, и пообещал:
– Крикнете это еще хоть раз – и остаток игры я простою вместе с ними.
Он пошел вниз, на лед, оставляя за спиной плотное молчание. Филип не был наивен, мир не изменился, Филип знал, что на следующей игре они будут скандировать то же самое. Но не сегодня. Когда он спустился до кабинки запасных, кто-то взревел:
«Хед! Хед! Хед!»
«ДАВАЙ! ДАВАЙ! ДАВАЙ!» – ответила остальная трибуна.
До конца игры скандировали только эти слова. И стоячие места снова заполнились до отказа. Стоявшие скандировали свою речовку так, что потолок словно стал выше.
* * *
В хоккее все просто. Это самый справедливый и самый несправедливый спорт в мире.
«Бьорнстад» забил шайбу. Потом еще одну. Когда разрыв сократился до 3:4, оставался один гол и двадцать секунд до конца игры; все, конечно, уже знали, что произойдет. Ожидание висело в воздухе. У игры мог быть только один конец. Сказочный.
Беньи получил шайбу, провел ее в зону «Хеда», замахнулся, но передал шайбу Амату. Естественно, игроки «Хеда» решили, что Беньи ударит по шайбе сам, и только один игрок в красном знал, что Беньи не настолько эгоист.
Вильям Лит знал Беньи лучше всех остальных.
Амат вихрем понесся к воротам, запястья были мягкими, равновесие идеальным, он уверенно вел шайбу. Все казалось так просто, он должен стать героем, он безупречен. Но Вильям уже просчитал ситуацию. Он растянулся во всю длину, шайба угодила ему прямо в шлем и отлетела в штангу ворот. А оттуда – в угол бортика. Филип завладел шайбой, вывел ее из зоны, она издевательски скользнула мимо беспомощно выставленных клюшек «Бьорнстада». Все было кончено.
Прозвучал безжалостный сигнал: конец игры. Красная трибуна взорвалась воплями радости, Вильям Лит исчез под навалившимися на него счастливыми товарищами по команде. Игроки в зеленом сжались от отчаяния, люди на трибунах с медведем на свитерах онемели перед лицом непостижимого.
«Хед» победил. «Бьорнстад» проиграл.
Хоккей – это просто. Это всегда справедливость. И всегда несправедливость.
41
Не прогнетесь вы…
В раздевалке «Бьорнстад-Хоккея» висело молчание. У проигравшей команды есть всего два способа переодеться: сделать это тотчас или не переодеваться вообще. А чтобы покинуть ледовый дворец – пять минут или несколько часов. Ни у кого не было сил даже потащиться в душ.
В раздевалку вошел Петер Андерсон. Посмотрел на игроков. Он понимал, что они чувствуют. Ему страшно хотелось как-нибудь воодушевить их, и он забормотал:
– Ну… ребята… матч был трудный. Но вы проиграли, и я хочу, чтобы вы…
Один из игроков перебил:
– При всем моем уважении, Петер, – не надо вымучивать из себя банальностей, что мы должны просто «забыть» или еще что-нибудь такое. Если по делу нечего сказать, лучше делай как привык: отсиживайся у себя в кабинете и помалкивай.
Это был прямой вызов. Его не уважают. Петер стоял у двери, сунув руки в карманы. Да, чаще всего он поступал именно так: отсиживался. Убеждал себя, что он спортивный директор, а не тренер, что добиваться уважения хоккеистов – не его забота. Но сегодняшний день отличался от других дней. Поэтому Петер сжал в карманах кулаки и выкрикнул:
– «Забыть»? ЗАБЫТЬ? Вы правда думаете, что я хочу, чтобы вы это ЗАБЫЛИ? Я хочу, чтобы вы ЗАПОМНИЛИ ЭТУ ИГРУ на всю жизнь!
Команда изумилась; он завоевал их внимание. Обычно Петер не повышал голоса, но сейчас он, тыкая пальцем в каждого игрока, начиная старшими и заканчивая Беньи, Бубу, Видаром и Аматом, прорычал:
– Сегодня вы – лузеры. Сегодня вы были в шаге от того, чтобы не проиграть. Так вот запомните хорошенько, каково это. Потому что ни вы, ни я больше этого не испытаем! НИКОГДА!
Наверное, он мог бы сказать что-нибудь еще, но сквозь стены ледового дворца пробился монотонный глухой стук, и все в раздевалке подняли головы. Сначала он казался барабанным боем, потом – будто кто-то пинает дверь, но скоро звук вырос в грохочущий гул, и только Петер понимал, откуда он исходит. Он и раньше слышал этот звук, двадцать лет назад, в тот волшебный сезон, когда целый город жил и умирал в зависимости от того, побеждала или проигрывала его хоккейная команда. В тот сезон Петер слышал этот звук в каждом ледовом дворце.
