Однажды я пошла проведать тетушку Сару и застала ее за работой. Она штопала крестильную рубашечку.
— Как хорошо, что вы пришли, — обрадовалась тетушка Сара. — Вас раньше интересовали мои вышивки.
— И сейчас интересуют, — заверила я. — По-моему, они у вас замечательно получаются. А что вы сейчас вышиваете?
Она лукаво посмотрела на меня:
— Вам правда интересно?
— Очень.
Она хихикнула, отложила крестильную рубашечку и, поднявшись, взяла меня за руку. Некоторое время старушка молчала, наморщив лоб.
— Я никому пока не показываю. Это секрет, — прошептала она наконец. — Вот закончу и покажу.
— Ну, тогда я не буду смотреть. А когда вы предполагаете закончить?
В ответ она проговорила чуть ли не со слезами:
— Как я могу закончить, когда я ничего не знаю! Я думала, вы мне поможете. Вы же говорили, что он не убивал себя.
Затаив дыхание, я ждала, что последует дальше, но ее мысли уже перескочили на другое.
— В крестильной рубашечке дырка, — спокойно сообщила она.
— Правда? Но вы начали рассказывать о вашей вышивке…
— Я же сказала, что никому ее не покажу, пока не закончу. Это все из-за Люка.
— Из-за Люка? — Сердце у меня аж заколотилось.
— Маленький он был такой беспокойный! У купели раскричался и порвал рубашечку. И с тех пор ее не удосужились починить. Да, впрочем, пока не ждали следующее дитя, зачем было стараться?
— Вы так заштопаете, что никто ничего не заметит, — сказала я, и тетушка Сара просияла.
— Все дело в вас, — пробормотала она, — не знаю, куда вас поместить. В этом вся загвоздка.
— Куда поместить меня? — повторила я в изумлении.
— Ну да, Габриэля я вышила… и собаку тоже. Славная была собачка. И как ее необычно звали — Пятница!
— Тетя Сара, — вскинулась я, — вы что-то знаете про Пятницу?
— Бедный Пятница. Такой милый песик. Такой преданный! Вот поэтому-то, наверное… Ох, дорогая моя, я все думаю, как-то ваш малыш поведет себя на крестинах? Правда, дети Рокуэллов никогда не ведут себя смирно. А рубашечку я сама выстираю.
— Тетя Сара, что вы знаете про Пятницу? Пожалуйста, прошу вас, скажите!
Она внимательно всмотрелась в меня.
— Пятница был ваш пес, — произнесла она. — Вам и положено знать. А крестильную рубашечку я никому не позволю трогать. Ее так трудно гладить! В некоторых местах нужно загладить складочки. Я для Люка гладила. И для Габриэля.
— Тетушка Сара, покажите мне вашу новую вышивку, — вдруг неожиданно для себя самой попросила я.
Глаза Сары хитро блеснули.
— Она не закончена. А я не хочу показывать, пока не закончу.
— Но почему? Помните, вы же показывали мне предыдущую, хотя и не закончили ее.
— Тогда было другое дело. Тогда я знала…
— Что знали?
Она затрясла головой:
— Я же говорю — я не знаю, куда вас поместить, понимаете…
— Но я же здесь.
Тетя Сара склонила голову набок и стала похожа на посверкивающую одним глазом птицу.
— Сегодня здесь… и завтра… и, может, на следующей неделе. А потом где вы будете?
Мне стало ясно, что увидеть вышивку необходимо.
— Ну пожалуйста, — подластилась я к ней, — пожалуйста, прошу вас, покажите.
Мой интерес пришелся ей по душе. Она знала, что я не притворяюсь.
— Ну, вам, пожалуй, покажу, — смилостивилась она. — Но больше никому!
— И я никому о ней не скажу, — пообещала я.
— Хорошо, — согласилась тетя Сара и, как ребенок, которому не терпится что-то показать, поторопила меня: — Ну идите скорей!
Подойдя к стенному шкафу, она вынула из него кусок полотна и прижала вышивку к себе так, что мне ничего не было видно.
— Покажите, ну пожалуйста! — взмолилась я.
Тогда, все еще прижимая вышивку к груди, она перевернула ее. На полотне был изображен южный фасад дома, а на каменных плитах — распростертое тело Габриэля. Все выглядело так достоверно, так реально, что мне стало дурно. Всмотревшись, я увидела рядом с Габриэлем еще что-то… Тельце Пятницы! Только мертвый он мог быть таким неподвижным. Это было ужасно!
Видимо, я невольно ахнула, так как тетя Сара довольно рассмеялась. Мое смятение было для нее лучшей похвалой.
— Хоть и вышивка, но все как на самом деле, — пробормотала я.
— Да, так и есть, — мечтательно отозвалась она, — я же видела, как он лежал, в точности так. Я успела спуститься до того, как его унесли… и все видела своими глазами.
— Габриэль! — Я сама удивилась, услышав свой шепот, но эта вышивка разом всколыхнула во мне столько щемящих воспоминаний, и впервые после его гибели я ясно представила себе Габриэля.
— Когда я его увидела, — продолжала тетушка Сара, — я сразу решила, что посвящу этому свою следующую вышивку… и вот что получилось.
— А Пятницу вы тоже видели? — воскликнула я.
Казалось, она пытается вспомнить.
— Видели вы Пятницу мертвым? — настаивала я.
— Он был верным псом, — ответила она. — И погиб из-за этого.
— Значит, вы его видели! Видели мертвым, как Габриэля?
Тетушка Сара снова наморщила лоб.
— Вот же, на вышивке все показано, — наконец проговорила она.
— Но здесь он лежит рядом с Габриэлем, а его там не было.
— Не было? — переспросила она. — Его убрали, а?
— Кто убрал?
Сара вопросительно посмотрела на меня:
— Кто? — Она словно упрашивала, чтобы на ее вопрос ответила я.
— Вы ведь знаете, правда, тетушка Сара?
— Да я-то знаю! — торжествующе подтвердила она.
— Ну тогда, пожалуйста, скажите мне! Я вас очень прошу.
— Но вы и сами знаете.
— Да что вы! А мне так важно знать! Тетушка Сара, вы должны мне сказать! Знали бы вы, как вы мне поможете.
— Не помню.
— Но вы же всегда помните! Вы не могли забыть то, что так важно!
Лицо тетушки Сары оживилось.
— Вспомнила, Кэтрин? Это монах.
По ее наивному лицу было ясно, что она помогла бы мне, если бы могла. Что ей было известно, так и осталось загадкой. Я понимала, что она живет в двух мирах — в реальном и воображаемом. Они путаются у нее в голове, и она не в силах разобраться, где что происходит. Окружающие недооценивали ее. Они делились при ней своими секретами, не понимая, что она, подобно сороке, подхватывает самые яркие и завлекательные сведения и припрятывает их у себя в потаенных уголках памяти.
