Но прежде, чем уснуть, тем не менее, мне пришло в голову, что я забыл сказать ему, во сколько нам нужно встретиться назавтра, а поскольку у кровати в номере не было телефона, мне не осталось ничего другого – только встать, опять одеться и выйти в коридор, спуститься по лестнице к его номеру, где я осторожно постучался ему в дверь – в той противоречивой манере, какая бывает, если человек хочет привлечь внимание жильца, но также опасается его побеспокоить. Он не ответил, поэтому я постучал громче, прижав лицо к дереву на сей раз и полушепча, полузовя его по имени. Вновь никакого ответа, и я допустил, что он глубоко заснул – так, что мне не удастся его добудиться. Поэтому я вернулся к себе и нацарапал записку на листке из гостиничного блокнота, после чего опять вернулся на этаж ниже и подсунул ее под дверь, постучавшись еще раз, но меня опять раздосадовало молчание изнутри.
Возвращаясь к лестнице, однако, я увидел, как из вестибюля поднимается Дэш Харди с бутылкой шампанского. Он повернулся ко мне и тут же остановился, как будто увидел призрака, после чего взял себя в руки и спросил, приятно ли я провел вечер. Я ответил утвердительно, а после добавил, что устал, что приятно было с ним встретиться – а вот и нет на самом деле, – и продолжил двигаться к себе.
– Спокойной ночи, Эрих, – крикнул он мне вслед и добавил нараспев: – Сладких снов!
Я нетерпеливо закатил глаза – но, засыпая, задался вопросом, почему в руке он нес два бокала.
5. Париж
В июле я оказался возле бара на Монмартре – пил розовое вино, а каштан укрывал меня от солнца на исходе лета, сам же я наблюдал за финальными мгновениями брака. Женщина под пятьдесят, очень красивая, с короткими черными волосами и в дорогих солнечных очках, сидела одна с тех пор, как туда пришел я, с большим бокалом белого вина и конвертом на столике рядом. Она уже выкурила три сигареты и прикуривала четвертую, и тут появился мужчина – быть может, чуть постарше, тоже очень элегантно одетый, вскинул руки, извиняясь за опоздание, и она встала, позволив ему расцеловать себя в обе щеки. Официантка принесла второй бокал, и она отлила ему немного вина, а он залез к себе в сумку и вытащил похожий конверт. Какое-то время они поговорили, и он в некоторый миг рассмеялся и обхватил ее за плечи, а потом они взяли в руки конверты и извлекли оттуда пухлые стопки документов. Обратившись к последним страницам каждого, они занесли и задержали авторучки над бумагой – лишь на миг, после чего одновременно подписали, обменялись бумагами и вновь поставили подписи. Наконец мужчина вернул оба экземпляра себе в сумку, и пара сняла обручальные кольца, опустила их каждый к себе в бокал, потом оба встали, поцеловались в губы и разошлись в разные стороны, и вытянутые руки их ненадолго замерли, пальцы соприкоснулись, – и эти двое навсегда скрылись с моих глаз и, предположительно, из жизней друг дружки.
Я по-прежнему пялился на опорожненные бокалы и их дорогостоящие дополнения, когда из-за угла появился Морис, приветственно поднял руку и подсел ко мне. День стоял теплый, и когда ему принесли пиво, он отхлебнул треть стакана, даже не переводя дух, а затем откинулся на спинку с удовлетворенным вздохом.
– Я сходил на кладбище Пер-Лашез, пока вы давали интервью, – сказал он мне. – Возложил руку на могилу Оскара Уайлда.
– И, дерзну предположить, больше не станете ее мыть, – сказал я.
– Хочу, чтоб меня погребли в усыпальнице, когда скончаюсь, – сказал он, вновь выпрямляясь на стуле. – Или поставили памятник в “Уголке поэтов” в Вестминстерском аббатстве
[11].
– Надеюсь, вы шутите, – сказал я.
– Конечно, шучу, – ответил он, смеясь. – Я не настолько самонадеян. Нет, мне безразлично, что со мною произойдет, лишь бы мои книги меня пережили.
– Это для вас важно? – спросил я.
– Да, – ответил он. – Только это и важно. Ну и, как я вам уже говорил, стать отцом.
– Вы по-прежнему намерены?
– Абсолютно.
– Но вы же так молоды.
Он пожал плечами.
– Я не понимаю, какое отношение это имеет к чему бы то ни было, – сказал он. – Вы разве никогда не хотели им стать? В детстве, я имею в виду.
– Ну, это было б… – начал я, но он меня перебил:
– Одно то, что вы гей, не означает, что вам бы не понравилось быть отцом.
– Так и есть, – сказал я. – Но я никогда об этом всерьез не задумывался, если честно. Знал, что такого никогда не случится, поэтому мысль эта меня никогда и не угнетала.
Я бросил взгляд на улицу, где мимо нас проходила парочка школьниц в коротких юбках. Покосился на Мориса, проводит ли он их глазами, и несколько мгновений он на них смотрел, но без какого-то особого интереса – пока допивал пиво и заказывал себе еще.
– Кстати, – сказал он, суя руку к себе в ранец и вытаскивая оттуда журнал, который передал мне. – У меня для вас подарок. – Издание это называлось “Кони-Айленд”, и изображение на обложке тут же отвратило меня: клоун блюет буквами на головы Джорджа Буша и Майкла Дукакиса
[12].
– Спасибо, – сказал я, не уверенный, почему он считает, будто меня подобное заинтересует.
– Откройте страницу шестнадцать, – произнес он, я сделал, как велено, и увидел название “Рыжий”, а под ним, крупными буквами, “Рассказ Мориса Свифта”. – Мой первый опубликованный рассказ, – сказал он с широченной ухмылкой.
– Морис! – сказал я, в восторге за него. – Поздравляю!
– Спасибо.
– Я даже не знал, что вы рассылаете в журналы.
– Ну, если честно, я и не рассылал, – сказал он мне. – Но я случайно знаком с одним из тамошних редакторов, и он спросил, не найдется ли у меня для них чего-нибудь подходящего. Поэтому я отправил вот это, и ему понравилось.
– Ну, я очень за вас счастлив, – сказал я. – Должно быть, вы себя чувствуете весьма окрыленным.
– Чувствую.
– А ваш роман? Как он продвигается?
– А, – произнес он, скроив гримасу. – Медленно. У меня готовы начальные главы и есть хороший задел на персонажей, но я не уверен пока, куда он движется.
– Вы еще не распланировали сюжет? – спросил я.
– Ой нет, – ответил он, глядя на меня так, словно я только что обвинил его в том, что он целыми днями смотрит телевизор. – Я б такое нипочем не смог. Разве потом все это не становится скучноватым, если заранее знаешь, что произойдет?
