– Правда?
– Конечно. Я повлажнел от предвкушения, – добавил он, записывая свой адрес на обороте салфетки и передавая ее. Он подозревал, что Дэш поместит ее в рамочку и станет хранить вечно, хотя тут он как раз и ошибся, ибо когда в тот вечер Дэш вернулся домой – один, поскольку Гор и впрямь ушел с моряком, а Дэш был счастлив того ему уступить, – он скопировал адрес себе в записную книжку, после чего смял салфетку и выбросил ее в мусорную корзину, как нормальный человек.
Несколько недель спустя роман вышел, и Гор сдержал слово; он сам удивился, но книга ему вполне понравилась, и он об этом Дэшу так и написал. От безнадежного начала развилась в некотором роде дружба, и они стали видеться всякий раз, когда оказывались в одном городе или путешествовали где-то поблизости друг от друга. Много лет Гор исправно читал каждую его книгу по мере их издания, и хоть и чувствовал, что Дэш как писатель измельчал, однако поймал себя на том, что как человек тот ему все больше нравится. Быть может, все дело в щедрости возраста, рассуждал он. Временами Дэш мог вести себя как дурак, но никогда не бывал неприятным. Не имелось у него склонности перечить или завидовать, какая имелась у Гора, хотя его за годы много ранили, и неизменно – молодые люди, использовавшие его ради его связей, а затем бросавшие, будто вчерашнюю газету. У Дэша не было Хауарда, у него никогда не было никого подобного Хауарду, а вся его жизнь стала бы от такого несопоставимо лучше. Но вместе с тем, как Гор понимал, Дэш и не желал себе Хауарда, и не принял бы его. Желал он, за неимением лучшего слова, какого-нибудь Хауи. Пацана только что из колледжа, со смазливым личиком, тугим прессом и такими ягодицами, которыми можно колоть грецкие орехи. Ну, некогда и ему самому такие нравились, да и до сих пор время от времени тоже, когда в “Ласточкино гнездо” на вечеринки собирались мальчишки из близлежащих деревень, но шли годы, и, говоря правду, ему все менее и менее интересны становились плотские утехи. Само собой, если просто бери не хочу, а никаких сложностей потом бы не возникло, то отчего бы и нет? Но только если не придется вкладывать в соблазнение никаких особых усилий.
Его отвлекли голоса, и вдали он заметил небольшую парусную шлюпку и троих – нет, четверых, один плескался в море – мальчишек, что ныряли с палубы в темно-синюю воду. Они были юны, лет пятнадцати, не старше, с загорелыми телами и избытком энергии. Он потянулся к биноклю и поднес его к глазам, стал глядеть, как все они по очереди ныряют, плывут и возвращаются к лодке – чтобы взобраться на борт по трапу и начать все сызнова. В одном из них он узнал Алессандро, защитника человечества, сына той женщины, что дважды в неделю приходила убирать “Ла Рондинайю”, и решил, что второй мальчишка – Данте, который по выходным помогал своему отцу в художественной галерее. Данте Гору довольно-таки нравился. Однажды он подсмотрел, как тот ебет свою подружку за церковью Санта-Трофимены: ягодицы его двигались взад-вперед с пулеметной четкостью, пока он прижимал ее к стене; кончая, он взвизгивал, как испуганный песик. Других мальчишек Гор не знал и смотреть там было не на что, поэтому он отложил бинокль и допил кофе.
Скоро они уже появятся, понял он, глянув на часы. Отчасти ему не терпелось вновь увидеть старого друга и понять, действительно ли его последнее приобретение так же привлекательно во плоти, как и на фотографии с обложки. Другая же часть в нем желала, чтобы все это уже произошло неделей ранее и теперь превратилось в угасающее воспоминание. Если по правде, он бы предпочел провести день за чтением и письмом, а позже – несколько долгожданных коктейлей на террасе с Хауардом, чтобы пережить солнечный зной. Легкая беседа. Никакой нужды включаться. Но Дэш написал и сообщил, что они будут проезжать через Амальфи и он надеется, что Гору окажется не в тягость, если они у них переночуют, и Гор, пребывавший тем утром в необычайно хорошем настроении, поскольку у них с голым по пояс Эгидио состоялся забавный разговор, ответил, что, разумеется, им надлежит остаться, его обидит, если они к ним не заедут, и после этого Дэш прислал телеграмму, что было вполне старомодно, гласившую: “БУДЕМ 11ГО ТЧК НЕ ДОЖДУСЬ ТЧК ПОЦЕЛУЙ ХАУАРДА ТЧК”.
Быть может, где-то через час, продравшись через несколько десятков страниц гранок, он увидел, как в гору начала взбираться машина, и испустил глубокий вздох. Еще десять минут до того, как они доберутся к вершине холма, неизбежно позвонят в дверь, Кассиопея крикнет вниз и скажет, что гости прибыли.
Он вновь взглянул на море, взял бинокль, но, хотя парусная шлюпка по-прежнему стояла in situ, юных пловцов уже не было видно. Быть может, все утонули, подумал он, осознавая, что ему безразлично, так ли это на самом деле. Рано или поздно тела вымоет на скалы, и матери их с самозабвением всей жизни станут голосить на улицах, рвать на себе волосы и прилюдно скорбеть о своих павших героях.
Как выяснилось, мальчишка живьем оказался даже смазливее, чем на снимке, но что-то в его натуре заставило Гора тут же проникнуться подозрением. Сам он, конечно, тоже некогда был хорош собой и знал, какой властью, случается, располагают прелестные мальчики над стареющими гомосексуалистами – мужчинами, что томятся не только по ощущению юной кожи, но и по бредовой надежде, что и они остаются objets du désir
[22], несмотря на свои морщинистые лица, варикозные вены и волосы, пучками торчащие из ушей и носа. В деревне находились мальчишки, льстившие и Гору, и Хауарду своими знаками внимания, когда обнаруживали их поодиночке в местных кафе, где они сидели и просматривали “Нью-Йорк таймс” двухдневной давности, и он временами им потакал, наслаждаясь их улыбками, их белыми зубами и тем, как они совали руки себе под футболки, чтобы почесать плоские животы, обнажая сокровище – дорожку темных волос, что сбегала от пупка к промежности. За мальчика он никогда не платил, уже много лет так не поступал, но когда уходил оттуда, неизменно оставлял чаевые официанту и что-то для мальчишки, который быстро сметал деньги со стола смуглыми руками и говорил “Grazie, grandeuomo”
[23], а затем улепетывал обратно к своим друзьям сообщить им, что пятнадцать минут беседы со знаменитым писателем из “Ла Рондинайи” могут принести тебе столько, что хватит сводить вечером девушку в кино и взять ей потом gelato espresso
[24].
С того мига, как он вышел на террасу, Гору стало очевидно, что молодой человек вложил много труда в свою внешность, – по тому простому факту, что выглядел он так, словно только что вывалился из постели. Темные волосы опрятно подстрижены и свисали на лоб аккурат так низко, чтобы красавчику приходилось то и дело смахивать их пальцами. На нем была дорогая белая рубашка, тщательно смятая, и темно-синие шорты, спускавшиеся чуть ниже колен; под ними открывались сильные икры и приятно волосатые ноги. Пара эспадрилий и такие темные очки, какие Марчелло Мастроянни носил в “La Dolce Vita”
[25], довершали его внешний вид, а бриз нес в сторону Гора притягательный аромат – смесь дешевого мыла, шампуня, постельного белья и мальчишеского пота.
