– Что бы вам хотелось узнать? – вежливо уточнил тот.
– Вы хотите стать актером, правильно?
– О нет, – ответил Арьян, качая головой.
– А нам говорили, что да.
– Я не хочу стать актером, – сказал тот. – Я есть актер.
– Ну да, – сказал ты. – Конечно.
– Я играю всю мою взрослую жизнь.
– И сейчас где-то играете?
– Прямо сейчас – нет.
– Отдыхаете, полагаю, – сказал ты, кивая. – Я слышал, многие актеры так поступают. Ну, вам же не приходится столики обслуживать, верно? С теми деньгами, какие зарабатывает Ребекка.
– Вообще-то я не беру у Ребекки никаких денег, – ответил он с достоинством. – У меня хватает работы, чтобы платить за себя самому.
– Арьяна только что заняли в одном крупном телесериале, – сказала Ребекка. – Он будет играть серийного насильника, который затем расчленяет своих жертв и ужинает их внутренностями. Кто знает, к чему это приведет?
– А вы разве не предпочли бы работать в кино или театре? – спросил ты, и в твой голос прокралось некоторое напряжение.
– Я счастлив брать любую работу, какая перепадает, – ответил Арьян, очевидно не обижаясь на твое высокомерие. – Может, работа в фильме мне в будущем и достанется, но так бывает не у всех. Если я и дальше смогу играть, я не возражаю.
– Да, но я уверен, вы ж не мечтали с детства стать серийным насильником. Это не совсем Шекспир, согласитесь?
– Энтони Хопкинз играл что-то подобное в “Молчании ягнят”, не так ли? – вмешалась я. – И получил за это “Оскара”. Как его там звали?
– Ганнибал Лектер, – сказала мама. – Ганнибал-каннибал.
– Я спать не могла, когда это посмотрела, – содрогнувшись, произнесла Ребекка.
– На самом деле я однажды полгода играл Лаэрта, – сказал Арьян.
– Неужели? – отреагировал ты, воздев бровь так, словно ему не поверил. – В чьем Гамлете?
Арьян нахмурился – вопрос его явно смутил.
– Шекспира, – ответил он.
– Нет, я имею в виду – кто играл Гамлета? – произнес ты, насмешливо вздохнув, и когда он назвал актера, ты покачал головой и заявил, что никогда о таком не слышал, хоть я и знала, что слышал. Незадолго до этого мы видели его в мини-сериале и оба сочли, что он очень даже хорош.
– В других классических театральных постановках я тоже участвовал, – продолжал Арьян. – Играл Перкина Уорбека в “Королевской бирже” в Манчестере и Бонарио в “Вольпоне” на Эдинбургском фестивале. А в прошлом году я сыграл Маккэнна в “Дне рождения”
[47], хотя отзывы на эту роль были не очень хороши.
– Вот как? – ухмыльнулся ты. – И почему это?
– Критики сказали, что я слишком молод для нее. Она предназначена для мужчины гораздо старше. Вашего возраста, я думаю.
Я как раз отхлебнула вина и едва не поперхнулась, увидев, какое у тебя сделалось лицо.
– Ну, я же не актер, – сказал ты после долгой паузы. – Предпочитаю создавать слова, а не просто стоять на сцене и попугайски их повторять, как… как… – Ты замялся, подыскивая уместное сравнение.
– Как попугай? – предложила Ребекка, придя в восторг от того, как ее возлюбленный одержал над тобой такую легкую победу.
– Вообще-то я читал ваш роман, – продолжал Арьян, и выглядело так, будто он уже чувствовал себя увереннее. Мы оба посмотрели на него, чтобы понять, кому он это говорит.
– Спасибо, – ответила я. – Совершенно необязательно было.
– Я читал его не потому, что встречусь сегодня с вами. Я уже прочел его до того, как познакомился с Ребеккой. Может, два года назад? Мне очень понравилось.
– А что именно вам в нем понравилось? – спросил ты, и я повернулась к тебе, удивленная вопросом. Ты на лжи пытался поймать его – или как?
– Мне понравилась сама история, – ответил он. – Понравились герои. И мне понравилось, как все написано.
– А поточнее нельзя? – спросил ты, и я ощутила, как у меня что-то проваливается в животе: он дал ответ настолько общий, что с немалой вероятностью ничего поточнее сказать он и не мог. – Видите ли, писателю всегда полезно знать, какие пассажи произвели наибольшее впечатление на читателя. Мы так скверно судим собственные работы.
Несколько мгновений он безмолвно смотрел на тебя, и я видела, что он понимает: ты стараешься столкнуть его с лесенки на ступеньку-другую. Вы с ним долго удерживали взгляды друг друга, а потом он вновь повернулся ко мне и поставил винный бокал на стол.
– Тот момент, когда девочка берет дядину машину, – сказал он. – А до этого она пила и теперь вместе с машиной улетает в кювет. Дверцы, они… – Он задумался. – Как это слово? Они не могли открыть дверцы, потому что их зажало между двумя деревьями, да?
– Да, – подтвердила я.
– Мне понравилось напряжение в той сцене. И когда она перебралась на заднее сиденье, чтобы вылезти. Я сам так однажды делал. Взял у дяди машину, то есть, а он не знал. И попал в аварию. Девушка, с которой я был, она мне очень нравилась, ее сильно поранило. И она меня так и не простила.
– Что с нею случилось? – спросила я.
– Ветровое стекло раскололось, и сотни осколков поранили ей лицо. Много зашивать пришлось.
– И помогло? – спросила я. – В смысле – операции?
– Да, но шрамы все равно остались. В общем, тот отрывок у вас мне очень понравился. Вы очень хорошо пишете о страхе.
– Ну, роман же так и называется, в конце концов, – раздраженно пробормотал ты. – “Страх”.
– Да, но книга на самом деле не совсем об этом, ведь так? – продолжал Арьян. – Более того, я думаю, что роман имеет очень мало отношения к страху. С моей точки зрения, он о храбрости.
– Вы очень проницательны, – сказала я. – Не все это понимают.
– Я б не слишком льстила себе, – сказала Ребекка. – Как актера Арьяна, очевидно, литература интересует очень сильно, вот он много и читает.
– Что-то подсказывает мне – когда учились в школе, вы были тем мальчиком, кто всегда приходит на уроки хорошо подготовленным, – заметил ты, и я бросила взгляд на тебя: меня уже раздражали твои капризы.
– Наверное, да, – признал Арьян, отказываясь глотать твою приманку. – Мне хотелось успешно сдать экзамены и…
