Грач пришёл года через полтора. К тому времени компания уже крепко стояла на ногах. От вульгарного мочилова конкурентов народ стал постепенно переходить к культурному мордобою. Сейчас и вовсе, как утверждает шеф, наступает эпоха цивилизованного бизнеса. Конечно, нет-нет да и подпалишь кого-нибудь. Но чисто чтоб не расслабляться.
С Грачом Исай закорешевал сразу. Оба были конкретными пацанами: предпочитали действовать, а не сопли жевать. Но, с другой стороны, не какие-нибудь быковатые отморозки. Могли при случае соображалку включить, проявить разумную инициативу. За это их особо выделял сам Аркаша Деловой, он же Аркадий Игоревич Драбкин — генеральный директор «Русского мира».
— А у вас какая тачка, мистер Лоусон? — спросил Исай пассажира, который расположился на заднем сиденье. — Мерин?
— Мерин? — удивлённо вскинул брови тот. — Мерина у меня нет. У меня есть несколько жеребцов. Граффит недавно выиграл дерби. Но в основном я использую их для конных прогулок.
Исай и Грач хором гыкнули.
— «Мерин» — это «мерс», — снисходительно разъяснил верзила.
— А! — понял Лоусон. — «Бумер» — это БМВ. А «мерин», значит, мерседес…
Он вынул блокнот, что-то чиркнул «Паркером», откинулся на светлую кожаную спинку сиденья и задумался над тонкостями русского языка.
Генри Лоусон был партнёром компании Драбкина по туристическому бизнесу: обеспечивал отдых богатеньким русским буратинам в странах Старого и Нового Света, а сам возил в Россию состоятельных пиноккио из-за кордона. Правда, для забугорных пузатиков приходилось постоянно выдумывать экзотические маршруты. В смысле туризма страна недалеко ушла от той Московии и Татарии, карту которой изобразил когда-то немецкий путешественник Абрахам Артелиус — с густыми лесами, юртами, верблюдами и дикими всадниками. Эта ландкарта шестнадцатого века во всю стену украшала кабинет Лоусона в Москве и вызывала восхищение посетителей.
А по основной специальности Генри Лоусон был шпионом. Или разведчиком. В России это — разные понятия. Шпион — тот, кто работает против русских. «Разведчик» — тот, кто работает на них. Приходится считаться с национальными особенностями. Хотя Генри никак не мог к ним привыкнуть. Например, он поражался странной способности русских превращать элементарное дело в дикий балаган. Вот сейчас надо мчаться за сотни вёрст от Москвы — и зачем? Куда легче было провернуть всё не в Климске, а в столице. Он так и рассчитывал, когда обсуждал детали операции. И вот пожалуйста! Как в дурном детективе. «Шпион Джонс хмуро посмотрел в тёмный овал иллюминатора»…
Шпион Лоусон хмуро посмотрел в грязное окно «лексуса». Мимо проносились голые поля и жидко зеленеющие рощицы. Конечно, дело стоило риска. С предложением к Генри обратился Аркадий Драбкин. Во время отдыха в Адлере он познакомился с неким Валерианом Владимировичем Востриковым. Тот оказался химиком из Климска. У «Русского мира» в Климске были свои интересы. Здесь холдинг в доле с местным коммерсантом — корейцем Михаилом Паком создал развлекательный комплекс «Малая Орда»: гостиничные домики в виде степных шатров со всеми благами цивилизации, прекрасная охота, реконструкция боёв русичей и кочевых племён, а также прочий джентльменский набор экзотической мишуры.
Идею с Ордой подал в своё время Лоусон. Почему Орда? — спросил ошарашенный Аркаша Деловой. Да у вас везде Орда, пожал плечами Генри. Придумайте какую-нибудь легенду — и вперёд. Легенду сляпали быстро: про неясного хана Урюка и его любовь к новгородской полонянке Марфе: как полагается, с драматическими деталями и трагическим концом.
Итак, химик Востриков тоже жил и работал в Климске. По этому поводу выпили, разговорились «за жизнь». Приняв на грудь лишнего, химик пожаловался на судьбу-злодейку: давно пора ему, талантливому и работящему, валить в сторону, где солнце закатывается. Драбкин возразил в смысле того, что за буграми не всякого ждут. Ну и что, что доктор наук? Там этих докторов, как пыли среди звёзд. Нужны перспективные разработки. Они у тебя, Валерик, есть? Оказалось, разработки у Валерика имеются. То есть не совсем у него, но зато какие… Тут-то Аркадий Игоревич и вспомнил про Лоусона, которому несколько раз оказывал незначительные услуги, тянувшие на значительные сроки. Ничего личного, бизнес. Химик повёлся с пол-оборота.
Когда Лоусон услышал про Вострикова, он даже не поверил. Фамилия ему ни о чём не говорила, но Валериан Владимирович числился ближайшим ассистентом профессора Горбаня. А Горбань — величина, в Климске воглавляет секретную лабораторию. Если удастся получить копии технической документации и образцы этого самого… Впрочем, далее — молчание, как говаривал принц Гамлет. Если удастся принести то — не знаю что, можно считать, жизнь прожита так — не знаю как.
Судьба связала Лоусона с Россией ещё в раннем детстве, когда он вместе с родителями попал на приём в советское посольство. После приёма показывали русские фильмы. Один из них оказался очень забавным: три болвана бегали от собаки, которая держала в зубах динамит с горящим шнуром.
— Папа, папа! — радостно завопил юный Генри. — Это же мой рассказ!
Рассказ был, конечно, не его, а другого Генри Лоусона — австралийского писателя, в честь которого папа с мамой назвали своего сыночка. Байку австралийца русские творчески использовали для своей короткометражки.
Реплика мальчугана окончательно развеселила зал. Многие покатились с кресел. С тех пор Генри воспылал интересом к далёкой России. Поступил на факультет славянских языков, готовился защитить диссертацию. Но неисповедимыми путями оказался в разведке. Нет, он очень любил Россию. Но свою страну любил немножко больше.
— КАЖЕТСЯ, ПОДЪЕЗЖАЕМ, — бросил через плечо верзила Боря Грач и для подтверждения своих слов даже нахлобучил на голову кожаную кепку а-ля Лужкофф. — Вон там, сразу за знаком, поворот направо. Видите указатель — «Ботанический сад»…
Спрашивается: зачем этот сад, жуткие мадридские тайны, встречи на поляне, обмен чемоданами? — недовольно поморщился Лоусон. Ведь просил же он Драбкина: пусть химик приедет в Москву сам. Для чего кейс, когда в любом банке можно открыть счёт на предъявителя? Да хотя бы и кейс. Почему обмен должен состояться именно в Климске и именно в таких идиотских условиях?
— Генри, я-то что могу поделать? — сокрушался Драбкин. — Эти учёные, они все со сдвигом. Какой-то дёрганный, истеричный, нервный. Дурное влияние Голливуда. Боится тащиться со своими образцами до первопрестольной. Я подозреваю, он и сам уже жалеет, что выложил мне тогда, в Адлере, свои мечты заветные. А товар, как я понимаю, стоящий?
— Правильно понимаешь, — подтвердил Лоусон. — Но одно дело то, что он обещает, другое — образцы. Они нужны, как воздух. Кстати, не думаю, чтобы Востриков здорово жалел или раскаивался. Первую сумму он заглотнул, как рыбка-бананка.
— Что за рыбка? — удивлённо спросил Драбкин.
— Есть такая рыбка, — пояснил Лоусон. — Но не в ваших водах.
— Жаль, — посетовал Драбкин, по недомыслию считавший себя рыболовом.
