Толпа одобрительно зашумела:
— Так, так! С вареньем — оно хорошо! А водки — было б лучше!..
Соколов рассмеялся:
— Хотите посмотреть, как воробьи летают?
— Хотим, хотим! — заорала толпа. — Он каждый день тут обтирается! Одно и то же мелет. Вот уж язык без костей!
Соколов легко одной рукой поднял в воздух агитатора.
Толпа от восторга охнула:
— Ай да силища!
Агитатор отчаянно болтал ногами, цеплялся за Соколова руками, пытаясь укусить его за палец. Толпа пришла в движение, ожидая захватывающего финала. Соколов, продолжая без усилий удерживать болтающего ногами оратора, сказал:
— Ну, большевистская птица, покажи нам, как ты летаешь! — Размахнувшись, перебросил дико заоравшего агитатора через металлическую ограду. Тот перемахнул над остриями и грохнулся в кусты шиповника. За забором тут же послышалось злобное собачье рычание и крики: «Ай, кусается!»
Толпа завыла от восторга:
— Прямо Илья Муромец! Швырнул эка ловко, говорун полетел, словно мешок с говном! Пусть его собаки съедят. Скажи, молодец, что-нибудь от себя…
Соколов поднял вверх руки. Толпа быстро стихла. Соколов заговорил во весь голос, и его стало слышно даже в последних рядах:
— Помни! Твое Отечество — великая Россия, необъятная, могучая. Гордись Россией. Ее создавали твои предки. Тот, кто оплевывает Россию, оплевывает тебя и твоих предков. Враги России — твои враги! Служи Отечеству добрыми делами — это твой долг. Будущее России — прекрасно, ибо непобедим и могуч ее великий народ! Ура!
Толпа словно пробудилась. Она нервно задрожала, неистово заорала:
— Ура! Ура!
Соколов дождался, когда народ смолк, и вдруг весело улыбнулся:
— Хотите знать, что мы сделаем с нашими врагами?
Сотня глоток дружно ответила:
— Хотим! Хотим!
— Тогда дайте мне подкову.
На оживленной дороге, где в день проходят сотни и сотни лошадей, найти слетевшую подкову — дело плевое. Нашли, да сразу две.
Соколов сказал:
— Две? Хорошо. Вот что русский народ сделает со своими врагами! — И, сложив подковы вместе, почти без усилий, словно это были две баранки, сломал их и швырнул в дорожную пыль.
Народ вновь закричал:
— Ура! Да здравствует Илья Муромец!
Рабочий прищурил глаз:
— Вижу, здоров ты! А стальной прут скрутить могёшь? — и протянул довольно толстого сечения метровый прут.
Соколов спросил:
— Это вооружение к завтрашней мирной демонстрации?
— Ага!
— Так я тебя разоружу! — и поднял прут над головой.
Толпа притихла.
Соколов, улыбаясь, без особых усилий прут скрутил колесом, протянул рабочему:
— Вот так надо поступать с врагами России!
Толпа неистово хлопала в ладоши, кричала:
— Ура, богатырь!
В это время, расталкивая людей, на помост решительно забрался человек в кожаной куртке. Сдернул с головы замасленную фуражку, вынул из кармана какую-то бумагу. Обратился к Соколову:
— Разреши, товарищ, я оглашу.
— Оглашай, — милостиво позволил Соколов.
— Граждане! Спешу к вам со съезда Советов. Прения и дебаты были жаркими. Докладаю: съезд принял воззвание, слухайте внимательно: «Приказываем: завтра ни одной роты, ни одного полка, ни одной группы рабочих не должно быть на улице. При нонешнем тревожном положении демонстрация с требованием низложения Временного правительства обязательно приведет к кровавым столкновениям. Результатом пролитой крови станет лишь усиление притаившихся контрреволюционеров, которые жадно ждут минуты, когда междоусобица в рядах революционной демократии даст им возможность раздавить революцию!» Все!
Толпа зашумела, кто-то оглушительно свистнул:
— Без тебя знаем! Ряшку отъел…
— Ты, обормот, лучше скажи, когда хлеб в продаже появится?..
— Да пошел он отселе!
* * *
Джунковский показывал Соколову на часы: дескать, опаздываем!
Соколов вылез из толпы, подсадил Джунковского в коляску, вспрыгнул сам и хлопнул кучера по спине:
— Гони, ирод! Как бы не опоздать…
Фрейлина восхитилась:
— Аполлинарий Николаевич, вы прекрасный оратор!
Соколов отвечал:
— Чтобы владеть на митинге массой, надо знать законы, которые толпой правят. Законы эти несложны. Эти люди поодиночке не очень плохие и не очень хорошие, не очень глупые и не очень умные, то есть люди средние, обыкновенные. Но когда они сбиваются в толпу, то словно теряют лицо. Их настроение делается переменчивым, толпу легко подбить и на подвиг, и на преступление. Не будучи поодиночке смельчаками, в толпе они порой делаются совершенно бесстрашными, готовыми на самый отчаянный подвиг. Не будучи особенно злыми, в толпе они готовы совершить самое ужасное кровавое преступление. Толпа — это могучий зверь, перерабатывающий тысячи людей в единую волю, и руководит этой волей, как правило, единственный человек, вождь.
Джунковский согласился:
— Агитаторы этим и пользуются…
Соколов, входя в раж, с воодушевлением говорил о наболевшем:
— Достаточно что-нибудь провозгласить — без всяких доказательств, но самое простое, такое, что и амебе будет понятным, — и идея обязательно проникнет в душу толпы. Часто повторяемая идея в конце концов застревает в самых глубоких областях бессознательного, делается идеей самого индивидуума. В толпе чувства и эмоции передаются друг от друга, обретают силу заразы. И хорошо, коли чувства прививают добрые: любовь к трезвому образу жизни, к трудолюбию, к ближнему. Но инстинкты толпы, к сожалению, чаще всего используют всякого рода аферисты, провозглашают самое дурное — ненависть, зависть, злобу. Наш русский человек, в силу доверчивости, душевной чистоты, особенно склонен к быстрой перемене настроения.
Фрейлина и Джунковский с интересом слушали.
Соколов закончил:
— Я твердо уверен: безумие столь же заразно, как и некоторые опасные болезни. Истории известно немало случаев, когда психиатры заболевали душевно и сами становились пациентами. И вот что особенно любопытно: чтобы заразиться идеей, вовсе не обязательно сбиваться в толпу. Под влиянием глобальных событий, ориентирующих направление мыслей, заражение самой абсурдной идеей может проявиться и на расстоянии.
Джунковский согласился:
— Без сомнений, это так! Вспомним французскую революцию восемьсот сорок восьмого года. Начавшись в Париже, она распространилась на большую часть Европы и пошатнула несколько монархий.
