— Крупная рыбина в сети плывет!
Соколов опытным взором сразу же выделил для себя матросов, понял, что они не просто курят, лузгают семечки и матерятся, но очевидно: они кого-то поджидают. И вероятней всего, этот поджидаемый — он сам. Подумал: «Если меня арестуют, это будет крайне досадно: потащат в контрразведку, посадят под замок, потом пойдут бесконечные допросы, и если даже второпях не расстреляют, то в любом случае время для перехода границы почти наверняка будет упущено. И уходить с пустыми руками нельзя — надо забрать фото. Эх, придумаю что-нибудь, обыграю этих простачков в тельняшках!»
И еще он знал правило: если хотят кого-то арестовать, то обязательно позволят войти в помещение. Вот почему гений сыска, нежданно оказавшийся в роли фигуранта, смело прошел мимо патруля и скрылся в полумраке фотоателье «Идеал».
Матросы посерьезнели, подобрались, для чего-то пощупали штыки. Пузатый поднял вверх загнутый большой палец, ощерился:
— Не робеть! Выйдет сейчас обратно, возьмем на абордаж…
Шло время, Соколов из ателье не выходил. Пузатый не выдержал:
— Он чего, уселся пить чай, что ли? Совесть надо иметь, мы и так на ужин опаздываем. Братва, ждите тут, я пойду вовнутрь, проверю. — Погрозил кулаком: — От дверей ни шагу! Глядите в оба, революционную бдительность крепите, чтоб не убежал от вас! — Прижимая локтем винтовку, пузатый нырнул в дверь.
И тоже исчез. Казалось, минула вечность. Матросы с «Авроры» устали ждать, стали роптать:
— Нам тут спать, что ль? Чего он не идет…
В это время в витрине, на фоне запечатленных для вечности усатых кавалеров, дородных купчих и большеглазых младенцев, появился изящный человек в смокинге — Зингер. Он решительным образом поставил картонку с надписью «Закрыто». Затем мелькнул в дверях, на мгновение блеснув остроносыми лакированными штиблетами, прихлопнул двери и стукнул изнутри тяжелым засовом.
Матросы, пришедшие в себя, стали долбить в дверь.
— Эй, фотограф! Открывай, мать твою! Где наш командир? Он вошел в твою гавань — и пропал, как на дно опустился. А куда исчез германец, испарился? Открой, именем революции шмонать тебя будем!
Не открывая дверей, Зингер с достоинством отвечал:
— Вашего командира здесь не было, германцев тоже не держим. Идите прочь, иначе будет плохо. — И полный чувства собственного достоинства снова и окончательно удалился.
Матросы думали не шибко долго. Решили:
— Товарища на берегу бросать нельзя. Выломаем двери или разобьем витрину, проникнем в ателье и отыщем героя революции.
Могущественный зять Линев
Фотограф Зингер, человек, умудренный российской действительностью, понял: минута-другая — и сухопутные матросы пойдут штурмом брать его художественное ателье.
По этой причине Зингер для укрепления дверей набросил металлическую полосу и побежал звонить своему замечательному зятю графу Александру Линеву. К счастью, упомянутый зять — помощник министра внутренних дел — находился на месте. Зингер взмолился:
— Пьяные матросы с ружьями ломятся ко мне, выручай, Александр Иванович. Сейчас разгромят ателье…
Помощник тут же распорядился, и грузовик вооруженных людей помчался на Невский, 26 выручать старого Зингера.
Наивные матросы, разумеется, ничего не могли знать о полезных родственных связях владельца ателье. По этой причине, не жалея своей нерастраченной молодой силы, они навалились на двери.
Двери были могучие, дубовые. Матросы подбадривали себя дружным вскрикиванием:
— И раз! И два! Сама пойдет, дубовая! И раз!..
Стали собираться любопытные, спрашивали:
— Чего ломитесь, граждане матросы?
Ответили кратко:
— Чешите отседова! Без сопливых обойдемся!
Двери поначалу не поддавались, но наконец стали мало-помалу шататься, и казалось, еще одно усилие — и могучее резное изделие сорвется с петель. Но… Как часто бывает в жизни, за миг до удачи приходит полное крушение надежд. Так случилось и на этот раз.
Едва двери с жутким грохотом рухнули, подъехал грузовик вооруженных людей и скрутил взломщиков. Их, согласно приказу могущественного Александра Линева, прямиком доставили в Кресты и разместили по камерам.
Иная судьба ожидала пузатого матроса.
* * *
Вернемся к тому эпизоду, когда Соколов вошел в «Идеал». Он сразу понял, что на него донесли. Но кто? Глядя на приветливое и улыбающееся лицо Зингера, подумал: «Нет, не маэстро вызвал патруль! Стало быть, эту гнусность сделал его подручный».
Зингер находился в павильоне возле своей треноги. На фоне Колизея стоял, изображая умное лицо, какой-то человек в жилетке и с цепью на круглом животе.
Зингер приветливо улыбнулся:
— Рад вас видеть, господин актер! Заказ готов. Сделайте милость, получите отпечатки и негативы.
— Вот вам, маэстро, за усердие! — Соколов передал еще пятьдесят рублей.
— Спасибо! Такой клиент, как вы, словно близкий родственник.
Соколову очень хотелось развлечься с матросами, но он, тяжело вздохнув, решил сделать укорот своей натуре. По этой причине вполголоса сказал:
— У входа какие-то бандиты стоят. Как бы не ограбили, хочу выйти через черный ход…
— Бандиты? Этого добра нынче хватает. Вас лаборант Иванов проводит. Вот как раз он собственной персоной…
Соколов стальным взглядом серых глаз резанул лаборанта. Тот смутился, отвел глаза и хотел юркнуть в лабораторию. Соколов понял: «Вот кто позвал патруль!» Вслух произнес:
— Ты куда? Иди, иди сюда, лаборант бдительный.
Лаборант Иванов нервно взвизгнул:
— Как, сударь, вы смеете мне тыкать? На брудершафт, кажется, не имел чести…
— И не будешь иметь!
— Господа, не надо шума! — Зингер поторопился замять скандал, повернулся к лаборанту Иванову: — Не огрызайся, братец, веди себя скромно, ты на службе. Проводи, пожалуйста, господина актера Кувалдина-Рождественского через черный ход. А вам, господин актер, спасибо за внимание к нашей фирме, ждем вас вновь. — Исполнил изящный поклон.
Лаборант Иванов злорадно усмехнулся, подумал: «Ишь, уже в актеры рядит шпиона! Меня не проведешь!» Но напустил на себя смиренный вид, пробормотал:
— Виноват, простите мою грубость! Это меня сегодня покойник расстроил-с. Пойдемте, господин Кувалдин…
Лаборант Иванов был огорчен чрезвычайно, но вовсе не покойником. В своих грезах он уже видел ненавистного Зингера в кандалах, прикованного к каторжной тачке, его дочку — валяющуюся у него, Иванова, в ногах и молящую простить неразумного отца, простить ее необдуманный брак и клянущуюся в любви. Но теперь в миг единый все рушилось! Еще несколько мгновений, и этот шпион выйдет через двор на оживленный Невский проспект, растворится среди тысяч людей. Что делать?
