Соколов сказал:
— Ну, так я летать пошел?
— С Богом! Воздухоотряд полковника Ильченко северо-западнее устья реки Ведьмы, в четырех верстах от линии границы.
Чудеса силы
Полковник Ильченко оказался приятным и веселым человеком, глядевшим на мир громадными голубыми глазищами, говорившим с легким хохлацким произношением.
— Мне приятно с вами познакомиться, Аполлинарий Николаевич! Я столько слышал о ваших подвигах, столько читал! И хотя посторонних мы на самолетах не катаем, но для вас сделаем исключение.
Соколов иронически усмехнулся:
— Какой вздор, полковник, вы несете! Если бы я хотел кататься, я пошел бы в полк конных разведчиков и катался бы вдоль да по бережку речушки под гнусным названием Ведьма. А я хочу летать, самостоятельно. С ветерком! А чтобы горючее попусту не жечь, я сброшу на позиции врага столько бомб, сколько вы мне дадите. И метать буду прицельно.
— Это опасно. Немцы по аэропланам стреляют и подбивают…
— На войне вообще почему-то стреляют, а подбивают далеко не всех. Покажите мне аппарат. — И направился к ангару.
В тоне Соколова было столько решительного напора, что умный Ильченко сразу решил: «Хрен с ним, пусть летит. Все равно от него не отвязаться, не шутка, протеже командира дивизии! Однако мужик боевой, по внешности и повадкам это видно». Спросил:
— Простите, Аполлинарий Николаевич, за глупый вопрос: вы хорошо владеете искусством пилотажа на «Фармане»?
Соколов громко расхохотался:
— Это вы, Виктор Владимирович, правильно сказали: вопрос глупый! Только я не понимаю, зачем умный Ильченко задает глупые вопросы, а?
— Затем, что у меня остались всего две воздушные машины и мне они дороже собственной жизни. — Махнул рукой. — Добре, Аполлинарий Николаевич, садитесь за штурвал «Фармана», а я сяду вам за спину, на место пассажира, буду подавать вам советы и бомбы.
Соколов протянул громадную, словно лопата, ручищу:
— Уважаю толковых людей! Летим сейчас же.
Они вошли в полутемный просторный ангар. Слева стоял «Ньюпор», а справа «Фарман». Соколов подошел ближе, застонал, и звук его голоса гулко прокатился под сводами:
— Господи, да этому ветерану надо заказывать панихиду! В него следует запрячь лошадей и вместо кареты барышень катать.
Действительно, аппарат был весь латан-перелатан, перевязанный местами проволокой, а то и просто веревкой. Бензобак сбоку и снизу носил следы запаянных пробоин. Деревянные крылья тоже во многих местах хранили следы пуль, кое-где были вклеены куски свежей фанеры. В гондоле было пять дырок, и непонятно, каким образом летчику удалось спастись. Маслопровод в двух местах был перебит и отремонтирован на живую нитку.
Соколов задумчиво поскреб щеку.
— Такое может только в кошмарном сне привидеться… — Посмотрел на Ильченко. — И это в состоянии подняться в небо?
— В умелых руках — да! — с вызовом произнес тот.
Соколов был лаконичен:
— Я лечу! Выводите…
— Да вы на карту хоть взгляните! — застонал Ильченко. — Надо выбрать объекты для бомбометания.
Услыхав про бомбометание, Соколов сразу оживился:
— Я буду бомбить главный склад боеприпасов.
— Бомбить склад? Это дело бесполезное. Немцы — инженеры знатные. Какие они там перекрытия и накаты сделали, того не ведаю, но легче головой дубовую дверь проломить, чем их разбомбить. Мы пробовали бросать бомбы, не вышло! Там крыша в три наката, помещения углублены в землю и к тому же охраняются зенитной батареей. При нашем подлете такой треск начинается, что уши закладывает и аэроплан от пробоин делается похожим на решето. В середине мая мы там прекрасный земноводный английский аэроплан «Виккерс-Викинг» потеряли… Немцы пробили бак с бензином, и самолет вспыхнул в воздухе, яко коробок спичек, авиатор погиб.
— Что ж, там нет ни окон, ни дверей, ни ворот?
— С восточной, то есть нашей, стороны склад практически весь расположился под землей.
Соколов строго произнес:
— Покажите, полковник Ильченко, на карте, где это?
— Смотрите, в квадрате Б-III, за излучиной реки Шары. На западном берегу, за березовым леском, — склад боеприпасов. От нашего аэродрома это почти десять верст.
Соколов сказал:
— Думаю, что можно разбомбить эту крепость.
— Если сбросить с большой высоты бомбу в двадцать пудов и точно попасть в цель! — произнес Ильченко. — Для этого нужен «Илья Муромец». Но у нас нема аэроплана такой мощности. Я слышал, ученые разрабатывают приборы, которые будут помогать наводить бомбы на цель. Вот тогда разбомбить можно будет!
— Прежде война закончится. Схему начертите.
Ильченко сорвал прут и на земле нарисовал изгибающуюся линию:
— Вот река Шара, севернее — большая рыжая топь, это — деревушка Пьяново, а тут, — изобразил нечто схожее с ночным горшком, — склад и усиленное охранение.
— Рембрандта из вас, Ильченко, не выйдет. Лучше скажите, где зенитки стоят.
— Здесь, здесь и здесь!
— То есть в основном с восточной стороны.
— Конечно!
— Так надо подлетать с западной стороны. Неужели это надо объяснять?
Ильченко глубоко задумался. Соколов добавил:
— И лететь следует на предельно низкой высоте. Во-первых, это будет для немцев неожиданно, во-вторых, попасть в нас из пулеметов и ружей станет не так просто, как если бы мы летели на большой высоте — сто или двести метров. О зенитках и говорить не приходится, они тут бесполезны.
Ильченко возразил:
— Но и нам выйти на цель будет не шибко легко! Когда брюхом по земле скребешься, трудно рассчитать с бомбометанием… Да и бомбы не успеют набрать ускорение и пробить перекрытия. Вы, Аполлинарий Николаевич, вообще-то знаете устройство бомб?
Соколов удивился:
— Чтобы разбить тарелку, разве надо знать, как ее изготовляют? Так и тут…
— Ан нет! Мы используем самое последнее достижение — бомбы системы Оранского. Ветрянка — это небольшой пропеллер — при падении с двухсот метров вывертывается от воздушного потока и освобождает ударник, происходит взрыв. А брошенная с малой высоты ветрянка не успеет освободить ударник.
Соколов с сожалением взглянул на собеседника, подергал его за рукав:
— А ручки ваши, мой сударь, для чего? Только чарку подымать?
Ильченко удивился:
— Предлагаете перед сбросом несколько отвинтить ветрянку?
— Так точно!
— Нет, это опасно!
— А воевать вообще очень опасно! — отпарировал Соколов. Он с нетерпением потер ладоши, словно собирался усесться за вкусный обед. — Сейчас вылетаем!
