Путь он держал в свое имение, до которого оставалось с полсотни верст. Достоинствами конногвардейца были все те качества, которыми обычно отличались представители этого славного рода войск: неустрашимость в бою, умение пить без меры, предприимчивость с прекрасным полом.
Кашин, мучим жаждою, заглянул в усадьбу бывшей фрейлины. Та приняла соседа ласково. Приказала из последних припасов приготовить ужин. Зажарили гуся, который родился еще в мирное время, поставили бутылку наливки, и вечер в усадьбе прошел великолепно.
Конногвардеец, как и положено, считал, что ни одного возможного шанса с красотками упускать нельзя. Слегка завядшие прелести княгини его прельстили. Княгиня, тосковавшая в своей глухомани по мужской ласке, охотно ответила на ухаживания.
Конногвардеец остался у нее ночевать.
Княгиня утром следующего дня открылась предприимчивому любовнику, рассказала секрет клада, предварительно взяв с него клятву в том, что он не обманет одинокую женщину.
Конногвардеец Кашин целовал возлюбленной руки и колени. Он поклялся доставить к ее ногам сокровища, еще раз с конногвардейской любезностью приласкал бывшую фрейлину и продолжил путь, но теперь уже в обратную сторону — к Западному фронту.
Подозрительный хромой
Архивы не сохранили сведений о том, как конногвардеец Кашин проник через линию фронта в Австро-Венгрию. Можно догадываться, что он посетил свой полк, в котором доблестно воевал и получил ранение, и с помощью боевых товарищей обзавелся солдатским билетом на имя плененного австрийского рядового Мюллера.
И вот в двадцатых числах июня 1917 года, смешавшись с толпами солдат, беженцев, раненых, Кашин достиг Карлсбада. С утренним поездом, сильно опираясь на трость, с солдатским мешком за плечом, одетый в штатское, он сошел на перрон, не вызвав и малейших подозрений патруля, скучавшего под вокзальным навесом.
С первого взгляда в Кашине по косолапящей, чуть вразвалку походке угадывался былой кавалерист. Он на минуту задержался у телеграфного столба, где вешали объявления о сдаче квартир, затем помахал рукой извозчику, влез в лакированную коляску, приказал:
— На улицу Марианы!
Эту улочку ему назвала возлюбленная — бывшая фрейлина Васильчикова, ибо она находится у подножия, кажется, самой высокой вершины Карлсбада — Выхлядки, то есть Смотровой площадки Карла IV, чешского короля, жившего в XIV веке.
И еще ориентир — по пути к Смотровой площадке расположился домик, в котором бывал Шопен. Впрочем, справочники с гордостью сообщали: местные целебные воды посещали едва ли не все европейские правители — от прусского Фридриха I и русского Петра Великого до польского Августа XI и греческого Отто I. А что касается прочих, то этот список, пожалуй, длиною от Теплы до Смотровой площадки Карла IV: Иоганн Себастьян Бах, граф Орлов, Казанова, Фридрих Шиллер, Паганини, Мицкевич, Рихард Вагнер, Гоголь, друг Пушкина Константин Батюшков и прочая, прочая. Приехал бы наверняка и сам Пушкин, но он, увы, был невыездным.
Эта Выхлядка — Смотровая площадка расположилась на высоте 514 метров. Когда-то, до войны, лишь самые неугомонные туристы умели забраться на эту вершину, а к семнадцатому году тропинки тут заросли, место сделалось глухим и безлюдным. Туристов почти не стало, а местному люду стаптывать сапоги по этим косогорам — лишнее.
* * *
Итак, пообедав и хорошо выпив в трактире «Почтовый двор», что на Слованской улице, приезжий, опираясь на трость, отправился обозревать Карлсбад и его обитателей. Он элегантно хромал по набережной и бросал на встречных дам такие дерзкие взгляды, что даже самые бывалые из них тушевались.
Видимо, самой судьбой была предназначена встреча этих примечательных персон — приезжего и Евгении Эльберт. Они встретились взглядами у филармонии, первыми словами перекинулись у Госпитального источника, а у Мельничной колоннады объяснились в страстных чувствах.
Как бы то ни было, легкомысленная Евгения ночевать домой не пришла.
Несчастный Бифштекс в очередной раз поклялся застрелить неверную супругу или хотя бы выгнать из дома. Евгения вернулась поутру и с самым невинным видом, закатывая к небу глаза и клянясь в невиновности, рассказала сказку о том, как с вечера нечаянно уснула у своей подруги Стефании Фукс, а идти ночью домой боялась.
Бифштекс сказку в расчет не принял и навешал тумаков любимой супруге, страдавшей психическим расстройством головы, а заодно и нежного органа.
Но весь город себе на радость видел красавицу вместе с хромоногим приезжим, о чем и было доложено Бифштексу.
Тот послал выяснить, что за предприимчивая птица с палкой в руке залетела в их глухие места.
Полицейский, которого звали Иозеф Хрубеш и о котором нам еще предстоит говорить подробней, со свойственной ему лаконичностью доложил:
— Приезжий в домике у Власты Топальцевой, она вешает на станции объявления о сдаче жилья.
— Как записан в домовой книге?
Хрубеш полез в карман, вытащил клочок бумаги и, тяжело двигая челюстями, по складам прочитал:
— Ав-стрий-ский ря-до-вой Мюллер. — Взглянул в лицо Бифштекса. — Топальцева удивляется, что этот Мюллер по-немецки плохо говорит.
Глаза Бифштекса засветились интересом.
— А по какому он говорит хорошо? Может, по-английски?
— Это мне, господин майор, неизвестно.
— Забери у Топальцевой аусвайс Мюллера. Но вначале иди к Гавличку и Мареку, скажи, чтобы топали ко мне.
Бифштекс гордился тем, что имел прекрасные показатели по службе. В поднадзорной ему местности взрывчатых снарядов, оружия, прокламаций, тайных складов, типографий и вообще какой-нибудь шпионской или революционной рвани не наблюдалось.
Правда, за два с небольшим года до описываемых событий случилось странное происшествие. Пропала молодая супруга упомянутого Хрубеша и найдена не была — ни живой, ни мертвой. Но это было всего лишь исключением, и к этой истории нам еще придется вернуться.
Так что оба вышеназванных филера проводили дни свои в сладостном бездействии, если не считать делом сидение в кабачках и употребление в обширных количествах вина. Правда, филеры минувшей весной проявили признаки трудовой деятельности: вскопали огород под окнами начальнического дома и сделали в его домике небольшой ремонт.
Но теперь для этой парочки нашлось профессиональное занятие — прослежка подозрительного австрийца Мюллера. Конечно, фигура этого рядового, на взгляд Бифштекса, не представляла опасности для Австро-Венгрии или Германии, но это был хороший повод досадить хромому соблазнителю, заставить филеров отрабатывать жалованье, а самому отправить начальству донесение о проделанной работе и о все возрастающей бдительности.
…И вот филеры предстали пред начальнические очи, тот строго свел брови:
— Господа бездельники, вы меня приводите в ярость. Целыми днями в трактире «Божий дар» пьете водку и играете в карты. Ох, отправлю вас защищать мать-родину!..
