Он лежал на узком диванчике, положив голову на мешок с сургучными печатями. Бесценные сокровища у гения сыска уже ничего, кроме ненависти, не вызывали. Он был заряжен лишь одним стремлением: скорее передать государю этот богом проклятый груз и бежать, бежать отсюда. Он устал от бесконечных тревог, волнений, недоеданий и недосыпаний. Хотелось скрыться в тихий Карлсбад и мирно жить среди доброжелательных чехов, гулять по живописным окрестностям и читать старинные книги в кожаных переплетах.
* * *
Утром «Русь» пришвартовалась у пристани, что возле Базарной площади. Соколов по сходням сошел на землю вместе с супругами Швыдкими.
Ирина долго прощалась за руку с Соколовым:
— Мы очень вам признательны, господин доктор! А нам — срочно домой. Надо заколоть свинью и в базарный день — воскресенье — вернуться в Тобольск и продать.
Швыдкий пригласил:
— Заглядывайте, доктор, в деревню нашу — Телебеевку, поживите у нас. В связи со свершившейся революцией задачи ставим большие. Вот и школу ремонтировать нужно, портреты бывшего царя со стен сбросили, теперь надо приобрести и повесить портреты славных вождей народного правительства — Керенского, Терещенко, Некрасова, Львова, Милюкова… А чтение? Раньше детям подсовывали слащавую Чарскую и глупую Лукашевич, а читать надо серьезное, надо хорошие книги для учеников покупать — Маркса, Ленина, Кропоткина, Троцкого.
Тобольск в снегу
Был легкий морозец. На земле лежал первый снег. На пристани собралась толпа, как это всегда бывает в провинции, когда приходит пароход. Во всем чувствовалось какое-то неестественное напряжение. Повсюду виднелись патрули, у каждого приезжего по нескольку раз проверяли документы. Тех, кто вызывал малейшее подозрение, сразу тащили в милицию.
Соколов был одет в офицерскую шинель без знаков различия. Едва он оказался на берегу, как к нему подошли двое солдат в грязных, заношенных шинелях:
— Документ предъявите! — И медленно, водя шершавыми короткими пальцами по бумаге, шевеля губами, читали.
Тот, который был старше возрастом, спросил:
— И для чего сюда приехали?
Соколов, заранее решивший вести себя тихо, спокойно отвечал:
— Так там, в документах, все ясно написано…
Солдат, чувствуя свою власть над этим офицером, уже возвышая голос, крикнул:
— Не сметь тут командовать! Я не спрашиваю, что написано. Слухать надо, чего спрашиваю: для чего прибыли в Тобольск?
Соколов подумал: «Какое гнусное животное!» Ответил смиренно:
— Я врач. Командирован Временным правительством, чтобы лечить зубы бывшей царской семье.
— Вот-вот! Бывшего царя — лечить, а простым людям — шиш с постным маслом. — Солдат хлопнул ладонью по мешку с царскими сокровищами. — Покажите, чего в мешке привезли.
Соколов решил: «Если начнется скандал и заставят вскрывать мешок, я эту мразь убью первым!» И вновь нарочито елейным голосом, так что самому стало смешно, отвечал:
— Гражданин солдат! Это инструментарий для врачебного кабинета. Инструментарий казенный, под пломбой и за печатями. Вскрывать приказано на месте, чтобы чего не пропало, — щипцы для выдергивания зубов или бутылки с наркозом. Вот правительственная справка, читайте: вскрывший мешок подлежит расстрелу на месте без суда и следствия. Вы, гражданин солдат, если готовы — без суда и следствия, то вскрывайте мешок…
— Проходите!
— Тогда подскажите, где мне найти комиссара по охране бывшего царя?
Солдат недружелюбно отвечал:
— Панкратова, что ль? Это ко мне не относится, я не должóн говорить. Идите к коменданту пристани, может, он скажет… — И, заметив еще одного, приличного вида прибывшего пассажира, поспешил к нему — проверять документы и поклажу.
Начальник пристани — маленький человечек в форменной шапке с кокардой — стоял у «Руси» и разговаривал с капитаном. Недовольным, усталым голосом пробурчал:
— Положено всем новоприбывшим к бывшему царю представляться начальнику отряда по охране бывшего царя и его семьи, полковнику Кобылинскому, это в доме Корнилова.
— Где такой дом?
— Идите все время по нашей улице, три квартала пройдете, слева угловой, за высоким забором.
Соколов отправился в указанном направлении, ступая по тротуару, сделанному из досок.
Дом нашел легко. Сначала его не хотели допускать за ограду, потом другой часовой не пускал в дом. Соколов строго взглянул на хлюпика с ружьем:
— Почему так развязно себя ведешь? Как фамилия?
Солдат испуганно взял под козырек и освободил проход.
Преодолев эти препоны, Соколов попал в большой, судя по всему, прежде богатый дом, который нынче был заплеван, закурен, на давно не мытом полу горой валялась семечная шелуха.
Полковник Кобылинский
Прихожая и приемная были забиты нетерпеливо гудевшей толпой, но, к счастью Соколова, вскоре из дверей кабинета вышел человек лет тридцати пяти, отличной выправки, в темно-зеленом мундире с полковничьими серебряными погонами.
Это был стройный и плечистый офицер с тщательным пробором, породистым лицом, подтянутый, говоривший четко и конкретно. Острым взглядом на ходу он вырвал из серой массы Соколова, стоявшего возле окна. Подошел, внимательно взглянул в лицо:
— Вы, господин офицер, ко мне?
Соколов не сдержал улыбку:
— Господин полковник, я не офицер, я зубной врач Рошковский. А вот в вас угадываю гвардейского офицера.
— Позвольте, господин Рошковский, представиться: полковник второго лейб-гвардейского Литовского полка Евгений Степанович Кобылинский. Чем могу служить?
— Евгений Степанович, я командирован Временным правительством к государю.
— Я попрошу вас говорить «к бывшему царю». Срок командировки оговорен?
— Две недели. Мне необходимо осмотреть состояние зубов и оказать необходимую помощь семье и самому государю, простите, бывшему царю.
— Пройдемте в кабинет!
Кобылинский сел за стол, остановил взгляд умных глаз на Соколове:
— Это ваше счастье, господин Рошковский, что вас командировали сюда лишь на две недели.
— Почему?
— Скоро сами поймете… — Подумал, вздохнул. — Вокруг бывшего царя тяжелая обстановка. Местное население пользуется любым случаем, чтобы оскорбить Николая Александровича и особенно бывшую царицу. В свите бывшего царя тоже немало таких, кому лучше было бы не увязываться за ним. Панкратов понимает, что грубость с безоружными и беззащитными пленниками — элементарное свинство. И всячески пресекает…
Кобылинский что-то торопливо написал на бумаге, протянул Соколову:
