Когда она проснулась, он уже спустился вниз. Целых сорок минут ей понадобилось, чтобы собраться с духом. Сегодня она намеревалась приступить прямо к делу. Она хотела вернуться к своей прежней жизни до того, как в Чикаго вернется сестра. Ей нужно держаться подальше от Тодда, иначе она снова будет страдать.
Ева приняла душ, стараясь смыть воспоминания о волшебной ночи, но ей это не удалось. Кроме того, у нее сладко ныли все мышцы. Он ласкал ее со знанием дела, как будто стремился исполнить ее самые сокровенные желания. Но она не только получала, но и давала, и он стонал от наслаждения, снова и снова шепча ее имя. Всю ночь они любили друг друга, и даже сейчас она испытывала сладкую истому, вспоминая их ночные игры.
Тодд Кристиан — наркотик, против которого она никогда не могла устоять. С досадой придя к такому выводу, она решила подумать об этом позже. Когда она спустилась на первый этаж, ее ноздри уловили аромат жареного бекона, и она поняла, что умирает с голоду. Чаще всего на завтрак она довольствовалась стаканчиком йогурта и фруктами. Но после того, что ей пришлось пережить за последние несколько дней, она имеет полное право на сытный, вкусный завтрак.
Ева вошла в кухню и увидела Тодда, склонившегося над плитой. Он повернулся и улыбнулся так, что у нее снова участилось сердцебиение.
— Доброе утро!
— Доброе утро. — Она сразу же налила себе кофе и сделала большой глоток. Зажмурившись от удовольствия, протянула: — Как хорошо!
— Надеюсь, ты по‑прежнему любишь блинчики.
Она повернулась к нему, грея руки о чашку.
— С орехами, из цельнозерновой муки?
— Вот именно. — Он положил на тарелку три блинчика, сверху добавил кусок масла и бекон. — После того, как мы открыли этот рецепт, я их по‑другому и не готовлю.
Интересно, подумала она, для скольких еще женщин он готовил такие блинчики после ночи горячего секса. И тут же мысленно сказала себе, что это ее не касается.
Она села за стол; Тодд положил еду и себе на тарелку и наполнил два стакана апельсиновым соком. Возможно, это ее последний завтрак. После вчерашнего стало ясно, что Роблес отступать не намерен, но лучше об этом не думать.
— Удивительно, ты запомнил, какие блинчики я люблю.
Перегнувшись через нее, он полил ее блинчики сиропом.
— Кроме тебя, я ни для кого блинчиков не готовил.
Ева улыбнулась, ей приятно было слышать его слова. Она подцепила кусочек блинчика на вилку, положила в рот и довольно вздохнула. Как вкусно! За блинчиком последовал ломтик хрустящего бекона, который она запила соком.
— После такого и умереть не жалко.
Он рассмеялся:
— Тогда мне придется испытать на себе гнев Лины!
— Точно! — Ева прикрыла рот ладонью, чтобы не прыснуть.
Какое‑то время он молчал, но Ева чувствовала, что он хочет сказать что‑то еще.
Она отложила вилку и повернулась к нему.
— Случилось еще что‑нибудь?
Он понял, о чем она думает.
— Нет. Нет, больше ничего не случилось. — Он положил вилку на столешницу. — Я думал о твоей маме. Очень жаль, что мне так и не удалось извиниться перед ней за то, что случилось. Должно быть, она возненавидела меня после… после того, как я ушел.
— Нет. Она тебя не возненавидела. Она тебя обожала.
Грусть, которую она только что видела в его глазах, сменилась удивлением.
— Ты уверена? То есть… Лина предельно ясно дала мне понять, что чувствует она.
— Лина есть Лина, но поверь мне: мама тебя обожала до самой своей смерти.
— Спасибо! — Он потянулся к ней и крепко сжал ее руку. — Спасибо, что сказала.
Ева на мгновение зажмурилась, потом открыла глаза и посмотрела на него. Его глаза блестели. Она отвернулась.
— Она тебя любила. — Ева готова была откусить себе язык. Она вовсе не собиралась ему этого говорить, а вот сказала.
Тодд отдернул руку, как будто ее поспешно сказанные слова ранили его почти так же сильно, как ее саму. Определенно пора сменить тему.
— Значит, ты решил пойти в армию. — Голос у нее срывался.
— Да, — ответил Тодд, глядя в свою тарелку. — Сначала меня определили в связисты. — Он пожал плечами. — Видимо, в боевых частях наблюдался дефицит связистов, потому что я должен был стать простым пехотинцем.
— Ты был офицером?
Тодд получил диплом бакалавра естественных наук. В колледже он мечтал стать учителем. Несколько школьных учителей помогли ему понять, что он способен вырваться из своей среды.
— Нет. — Он покачал головой. — Мне предлагали сдать экзамен, но я не хотел становиться офицером. Я хотел делать то же, что делали другие солдаты срочной службы.
— В самом деле? — удивленная, она принялась жевать еще один ломтик бекона. — Ты много ездил по миру?
— Сначала немного. — Он потянулся за кофе. — Но через пару лет после того, как я поступил на военную службу, меня отобрали в войска специального назначения. Тогда все изменилось.
Она рассмеялась, надеясь снять напряженность:
— Наверное, в спецназе ты выполнял разные секретные задания?
— Время от времени.
— Шрамы у тебя оттуда? — Ева тронула свою щеку в том месте, где у него был шрам. Еще несколько шрамов она обнаружила у него на спине. — Шрапнель. Мне повезло.
Шрапнель — значит, осколки… взрывы. Его могли убить, возможно, не раз. Сообразив это, она разозлилась. Для чего он так старался в колледже, чтобы получить диплом, — не говоря уже о том, что его приняли в магистратуру, — а он все бросил?
— А как же профессия учителя, о которой ты мечтал?
Тодд снова опустил голову и неопределенно пожал плечами.
— Решил, что я и ее не заслуживаю… как многого другого.
Почему в то время, когда они были вместе, она ни разу не замечала его неуверенности в себе? Неужели она так любила его, что не видела этого? Правда, тогда она была так молода…
— А как Кевин? Вы с ним поддерживаете связь?
Он улыбнулся, и от его улыбки у нее перехватило горло.
— В прошлом году окончил юридический факультет. Недавно женился. Я был шафером у него на свадьбе.
— Здорово! — Сколько раз она думала об их собственной свадьбе до того, как он сбежал?
Завтрак доедали в молчании. Ева и так сказала больше, чем хотела. И он тоже. Она не могла решить, что хуже: все, что она ему сказала, или то, что она позволяла себе с ним делать.
А может быть, все дело в том, что он не сказал ей самого главного, когда это еще имело значение? Как бы то ни было, она поняла одно: когда все закончится — если, конечно, она останется в живых, — сердце у нее снова будет разбито, потому что он снова уйдет.
