Беспринципность, коварство и пренебрежение к закону каждого из первых двух не идет ни в какое сравнение с тем, чем грешили вместе взятые Дед Хасан, Япончик, Отарик, Марик и прочие, ушедшие в мир иной криминальные авторитеты.
Это если честно.
Пусть зло побеждает зло! Не перестаю это повторять. Но с учетом того, что Аслан Усоян все-таки умер, скажу лишь одно: «Царство ему небесное!»
А то, что произошло и что за этим последует, уверен, Россию богаче, свободнее и более уважаемой в мире страной не сделает. Как не станет богаче и счастливее наш народ. Не от Деда Хасана это зависело, и не будет зависеть от тех, кто сменит его на российском криминальном троне.
Но уж коль я упомянул некоторых из его друзей и коллег по криминальному бизнесу, то следует заметить, что среди них было и есть немало людей весьма колоритных.
О Япончике (Вячеславе Иванькове) и Отарике (Отари Квантришвили) писалось и говорилось много. А вот о Марике (Марке Мильготине) — значительно меньше. Думаю, пока не поздно, надо бы этот пробел чуть-чуть восполнить.
Марк Захарович Мильготин, 1949 года рождения, похоронен на том же Хованском кладбище в Москве, где нашел упокой двумя месяцами позже и Аслан Усоян. Только Марик умер не от пули, а вполне обыденно — в больнице от онкологического заболевания.
Как и Дед Хасан, он был неоднократно судим, сидел за незаконные валютные операции, мошенничество, кражи, торговлю оружием и наркотиками, но все это в основном в советские времена, когда власть в стране была жестче, коррупция — меньше и законы большинством людей все-таки соблюдались. В 90-х годах Марика, правда, несколько раз задерживали и даже арестовывали — то за хранение наркотиков, то за драку, устроенную им в центре Москвы с каким-то предпринимателем, которого он якобы, даже хотел в сердцах пристрелить, но все обходилось благополучно: Марка Захаровича всякий раз отпускали, да еще и приносили ему извинения.
Стала известной фраза, которую он в те годы с гордостью сказал своему другу — вору в законе Вячеславу Сливе: «Не нашелся еще тот советник юстиции, который подпишет нам обвинительное заключение». Впрочем, говорил он это не только одному Сливе.
Сам Марик между тем вором в законе не был. Он считал, что «это предполагает в первую очередь не материальные блага, а огромную ответственность». И когда ему предложили короноваться в «законники», с благодарностью отказался.
«Марк Захарович был огромный человечище! Человек правильный, старой формации», — говорили о нем после его смерти знакомые и друзья. И (о, ужас!) с этим соглашаются практически все знавшие его оперативники, следователи и прокуроры.
Мне довелось видеть его лишь дважды, и оба раза, можно сказать, случайно. Причем второй раз — незадолго до его смерти. Марк Захарович был болезненно худ, но, как и прежде, элегантен. Его вытянутое лицо с глубокими морщинами, большие, изящные очки и крупный нос напомнили мне сразу двух людей, одинаково мною любимых: композитора Микаэла Таривердиева и гитариста The Rolling Stones Кита Ричардса. Наверное, в Марике и впрямь было что-то от них обоих: благородная элегантность Таривердиева и веселое раздолбайство нестареющего душой Кита.
А вот один мой друг-адвокат знал Марика близко. Он много лет оказывал тому правовую помощь и даже успел подружиться. Они вместе посещали ночные клубы, адвокат бывал у него дома, Марик приглашал его на свои дни рождения.
Большой загородный дом Марика, по словам Алексея Николаевича (так зовут моего коллегу), в праздники всегда был полон людей. Друзья и приятели, воровская элита и простые жулики, антиквары и коммерсанты, «авторитетные предприниматели» и бизнесмены средней руки, юристы, артисты, охранники, водители, домашняя прислуга — все беспорядочно, но без суеты передвигались по дому из комнаты в комнату, оживленно общаясь друг с другом, в то время как кто-то, в явном подпитии, дремал прямо в гостиной на диване, кто-то сидел там же в кресле, молча уставившись в телевизор, кто-то возился с едой на кухне. В доме вкусно пахло жареным мясом и пряностями. На столе, среди хаотично расставленной посуды, хрустальных ваз с фруктами и серебряных приборов стояли бутылки с вином, коньяком и водкой. Тяжелые шторы и скатерти, антикварная мебель, камин, кожа и мех.
Согласитесь, все это (даже без плюша и бархата, но не исключено, что там были и они) напоминает «нехорошую квартиру» на Большой Садовой, в которой нашел себе приют мессир Воланд со своей свитой. А мне еще это напомнило известную фотографию с разворота альбома «Банкет нищих» (Beggars Banquet) роллингов, навеянную, как и первый его трек «Сочувствие дьяволу» (Sympathy for the Devil), романом Булгакова.
— Приехал я как-то с женой на день рождения Марика, — рассказывал мне Алексей Николаевич, — приехал в назначенный час, с подарками. Жена в вечернем платье, я в лучшем своем костюме, а там вот такая обстановка… На нас внимания никто не обращает, а самого именинника нет. Потом он спустился в зал в длинном халате, оказывается — еще даже и не одевался. А кругом какие-то люди шастают, пьют, закусывают, спят. И рожи у некоторых такие, что упаси господи…
* * *
— Леша, чего такой грустный? — спросил Марик адвоката, когда они в конце 90-х встретились однажды в ресторане. Марик, пребывавший в хорошем настроении, улыбался и говорил низким, хриплым голосом, словно насытившийся удав Каа из мультфильма «Маугли».
Алексей Николаевич отмахнулся было, но потом под напором Марика все же рассказал, что его беспокоило: один коллега, в недавнем прошлом прокурорский работник, не отдавал ему деньги, полученные от клиента в качестве оплаты за выполненную ими совместно работу.
— Вначале тянул, тянул, а сейчас не желает и разговаривать: дескать, он сам все сделал, и я тут ни при чем. Хотя клиент был мой, и схему придумал я…
Сумма, о которой велась речь, была не такой уж и большой, а для Марика вообще пустяковой, — 10 тысяч долларов. Но, выслушав адвоката, он вызвался ему помочь, тем более что должник, как оказалось, завтра с утра должен был участвовать в одном с ним судебном процессе.
— Да не надо, — отнекивался адвокат, — сам разберусь.
Но куда там! Марка Захаровича было не переубедить:
— Леша, я просто с ним поговорю.
К тому же он находился уже навеселе.
— Короче, завтра к десяти буду, жди, — заключил Марик.
«Ну, ладно, время позднее, Марик пьян, завтра и не вспомнит», — подумал адвокат, наполняя вином опустевший бокал Мильготина.
Он и впрямь не хотел вмешательства Марика в свои дела, потому что именно завтра с его должником перед началом судебного заседания должны были встретиться и «просто поговорить» люди, способные, как считал Алексей Николаевич, быть убедительными и решить данную проблему.
С Мариком они расстались глубоко за полночь.
В 9 утра, чуть отдохнув и приведя себя в порядок, Алексей Николаевич приехал на Таганку и нетерпеливо поджидал у здания суда тех, кто должен был объяснить его коллеге (до того, как последний успеет войти в суд), что такое хорошо и что такое плохо.
