* * *
А ведь мало кто верил и в справедливый, а тем более в оправдательный приговор и в отношении Лимонова! Сколько иронии было в комментариях журналистов по поводу участия в деле Виктора Черепкова, сколько сарказма было в их словах относительно самого Лимонова, его выступлений и облика! Почти никто не верил, что помогут делу показания свидетелей, что стратегия и тактика защиты принесет свои плоды, что моя долгая трехдневная речь в прениях убедит судей в невиновности Лимонова и Аксенова в терроризме и прочих тяжких преступлениях.
Да никто из журналистов в принципе и не вникал в суть дела, как это обычно и бывает, а выдавали свои «глубокомысленные» комментарии и прогнозы из ниоткуда и попадали ими в никуда. Но как они нравились сами себе! Как они любовались собою, своим умом и своей проницательностью!..
«Лимонов наивно надеется, что его оправдают», «Лимонову стоит теперь надеяться только на помилование…» — писали они после того, как завершились прения сторон и все услышали, что прокуроры попросили судей приговорить «террориста» Лимонова к 14 годам лишения свободы в колонии строгого режима. При этом все эти охи и ахи подавались как охи и ахи доброжелателей.
Смешно, конечно, теперь читать все эти бредовые прогнозы дилетантов. И после приговора они на короткое время умолкли. Но потом вдруг стали писать, что, оказывается, Лимонова и его товарищей «решила оправдать и отпустить сама власть»!.. И про грозные речи прокуроров, про требуемые ими для подсудимых десятки лет лагерей уже как бы и забыли — как будто ничего этого не было и вовсе…
* * *
Осенью 2003 года Сергей Аксенов готовился подать заявление об условно-досрочном освобождении, о чем сообщил из колонии.
Мне нужно было встретиться с ним, чтобы согласовать дату этого его обращения, после чего я собирался попросить нескольких депутатов Государственной думы выступить в поддержку заявления Аксенова.
Кроме того, надо было понять, как отнесется к заявлению Сергея администрация колонии, в которой он отбывал наказание.
И вот в октябре 2003 года мы с Лимоновым поехали в Питер.
Пока я встречался с Аксеновым, Эдуард терпеливо дожидался меня в машине, любуясь апокалипсическими пейзажами Металлостроя, где и располагалась исправительная колония № 5.
Как ни странно, после того как я позвонил из проходной ее начальнику, меня быстро пропустили внутрь и организовали встречу с Сергеем. И она проходила не в комнате для свиданий, а в кабинете начальника оперчасти колонии, в его присутствии. Майор скромно стоял у окна, пока мы с Аксеновым обсуждали свои дела, сидя друг против друга за длинным столом, приставленным к рабочему столу хозяина кабинета.
И разумеется, от внимания майора не ускользнула та информация, которую я вполголоса, но достаточно громко доводил до сведения Аксенова. А я рассказал ему о Лимонове, который приехал со мной в Питер, о депутатах Алкснисе и Черепкове, передававших Аксенову приветы, о Жириновском, Илюхине и Зюганове, готовых подписать ходатайства за него. Короче, майору было о чем задуматься.
— У тебя есть какие-либо взыскания? — спросил я Сергея, заранее зная, что никаких взысканий у него нет.
И он ответил, как и полагается, четко и ясно:
— Взысканий не имею, а поощрения есть.
И рассказал, что работает сверловщиком на четырех станках одновременно — от маленького до огромного. Работой и всем остальным доволен. Сказал, что называет свою работу эротическими упражнениями.
— Дырки делаю. Меня сейчас как раз от станка и оторвали.
В общем, Сергей, как всегда, был молодцом — не терял ума и не унывал. И даже, как мне показалось, не похудел. Это радовало.
Обсудив все вопросы, мы с ним распрощались. И майор вызвался меня проводить, а заодно показать колонию.
Мы шли с ним, главным опером, по дорожкам зоны, выложенным из бетонных плит, и он показывал мне производственные корпуса, где зэки делают мебель, с гордостью рассказывал, что в колонии есть даже свой музей, в котором хранятся образцы продукции, выпущенной за многие годы. А потом майор сообщил, что эта колония — самая большая по площади и численности заключенных в Европе.
— Хотя сейчас количество зэков значительно сократилась, но все равно мы — первые! — с гордостью пояснил он.
— А еще у нас снимался фильм «Комедия строгого режима». Видели? Вон там, — майор указал рукой в сторону забора и лесопосадок, — подходит к нам железнодорожная ветка. И как раз там они на паровозе и ездили. С Лениным во главе. Его Сухоруков играл…
Я слушал майора и сравнивал эту «черную» зону с той показательной «красной» № 13 в Энгельсе, где сидел Лимонов. Да, здесь не было цветочных клумб, вычищенных и высушенных дорожек. Здесь, там и сям, в лужах отражалось серое питерское небо. Навстречу нам то и дело попадались зэки в черных робах, но никто из них не останавливался по стойке смирно и не снимал картуз при виде нас, как это было в 13-й колонии или в «Двойке». И все равно сравнение этой зоны с теми двумя было явно не в пользу последних. Здесь свободнее дышалось, здесь по дорожкам ходили люди, которых никто не собирался унижать, превращая либо в жестоких палачей, либо в бессловесных, покорных рабов.
Да, здесь, как и там, присутствовали все внешние признаки советского ГУЛАГа, но здесь этот ГУЛАГ уже выглядел каким-то декоративным, умирающим, а там он, словно инопланетный монстр, воскрес и наливался с каждым годом чудовищной силой, угрожая всему живому и человеческому.
То, что мы видели в Энгельсе, то, что я видел в других «красных» колониях по всей стране от Кировской области до Иркутской и дальше — на север и восток, все это должно быть непременно уничтожено. Сметено с лица земли, как Бастилия. А те, кто придумал и разрешил в России эту систему «красных» концлагерей, должны быть, безусловно, преданы суду.
Эти грустные мысли мешали мне сосредоточиться и внимательно слушать то, о чем еще рассказывал мой любезный гид. Он проводил меня до самого выхода из зоны и, уже прощаясь, пообещал, что администрация колонии будет ходатайствовать об условно-досрочном освобождении Аксенова.
Лимонов и его товарищи терпеливо ожидали меня в машине, и как только я подошел, мы поспешили в редакцию какой-то газеты на пресс-конференцию, устроенную для питерских журналистов. Они еще не видели Лимонова после его освобождения из лагеря и сгорали от нетерпения задать ему массу вопросов.
Под конец пресс-конференции журналисты заговорили о своем родном Санкт-Петербурге, гордо называя его не только культурной столицей, но теперь еще и президентским городом. И стали расспрашивать Лимонова о том, изменился ли Питер, на его взгляд, за последние годы.
А я вдруг вспомнил ту гордость, которая всего два часа назад звучала в голосе начальника оперчасти ИК-5, когда он говорил о своей самой большой в Европе колонии.
Да, подумал я, президентский город может гордиться еще и этим.
А через месяц, 20 ноября 2003 года, Сергей Аксенов обрел свободу.
