Когда мы благополучно преодолели границу и все сложности и переживания остались позади, я включил CD-проигрыватель и Раиса Федоровна услышала мою, только недавно записанную в студии и еще даже не слышанную самим Эдуардом песню «Хризантема». (Ему я ее приберег на обратную дорогу в Москву.)
— Это стихи Эдика! — признала Раиса Федоровна произведение сына. — А поет кто?
— А поет Сергей Валентинович, — пояснил ей Нечаев.
— Сережа, это ты?! — не поверила она. — А ну-ка, включи еще раз… Да, точно — ты… Романс!..
Еще до наступления темноты мы вернулись в Белгород уже вместе с Тишиным.
При последнем пересечении границы нас снова подвергли проверке украинские таможенники, которым моя машина, видимо, примелькалась. Не знаю, чего они хотели у нас найти, переворошив второй раз за день всю машину. Наверное, сало — главный «стратегический» продукт независимой Украины. Но ни сала, ни горилки мы с собой не везли. За всей этой суетой и волнениями нам некогда было о них даже и подумать…
Лимонов с нетерпением ожидал нас в гостинице.
Куда-то идти, искать приличный ресторан после дневного сумасшествия с пересечением границы четыре раза подряд и сотнями километров пути мне не хотелось. Ужинали мы в летнем кафе-шашлычной, неподалеку от гостиницы. Выпили с Лимоновым за его родителей немного водки, которую запили пивом и заели шашлыком.
Вокруг нас было полно людей, но безбородого Лимонова, к счастью, никто не узнавал. Со всех сторон раздавалась громкая музыка и стоял сплошной мат — обычный воскресный вечер провинциального российского города.
Утром, с сознанием выполненного долга, мы отправились в Москву.
Дорога домой всегда кажется короче и приятнее, чем из дома.
Мы снова беспечно болтали, слушали музыку, вспоминали вчерашний безумный день и наслаждались южнорусскими пейзажами, так разительно отличающимися своей буйной растительностью и яркой зеленью от «безобразных», более сдержанных пейзажей центральных и северных областей. Настроение у нас было хорошее, а после остановки в полюбившейся нам деревне Курицы, где мы и позавтракали, а заодно и пообедали, дорога домой показалась еще короче и приятнее.
Чем ближе к Москве, тем нам становилось веселее. Мимо уже промелькнула знакомая Чернь, и поплыли тульские убогие деревни и поселки.
— Кошечка, миленькая, куда же ты бежишь? — ласково сказал Лимонов, заметив далеко впереди перебегавшую нам дорогу кошку. — Куда же ты глупенькая?.. глупая, дура, тварь, сука, блядь! тебя же сейчас нахуй задавят!..»
Толик и Дима позади нас покатились со смеху. Проводив взглядом благополучно избежавшую смерти кошку, Лимонов тоже рассмеялся.
В таком настроении мы и въехали в Москву.
Приступить к ликвидации!
Ликвидировать Национал-большевистскую партию российские власти мечтали давно.
Первой была неуклюжая попытка сделать это руками прокуратуры и Управления юстиции Московской области в 2001 году.
НБП имела статус межрегиональной общественной организации, юридический адрес в городе Электросталь Московской области и, соответственно, там и была официально зарегистрирована 9 февраля 1998 года.
Поэтому в конце 2001 года именно областное Управление юстиции при поддержке местной прокуратуры обратилось в Московский областной суд с заявлением о ликвидации НБП в связи с якобы «фактическим прекращением ею своей деятельности», то есть, что называется, «на дурачка»: Лимонов, дескать, сидит в тюрьме, запросы, направленные в организацию по месту регистрации, возвращаются без ответа, на телефонные звонки там никто не отвечает и т. д. и т. п.
И естественно, они потерпели неудачу, так как для всех (в том числе и судей) было очевидным, что НБП не просто существует, но к тому же еще издает свою широко известную газету «Лимонка» и является одной из самых массовых и активных политических организаций в России.
27 мая 2004 года, когда Лимонов уже вышел из заключения, Минюст России, руководимый Юрием Чайкой, отказал партии в перерегистрации ее как межрегиональной организации под новым названием, но с сохранением аббревиатуры НБП — «Национал-большевистский порядок».
И только через год после этого, в июне 2005 года, прокуратура Московской области предприняла еще одну, более удачную, попытку разделаться с НБП, ссылаясь уже на изменения в законодательстве, не допускавшие функционирования политических партий в форме «общественных организаций».
Мы это прекрасно понимали и не особенно сопротивлялись, зная, что НБП все равно нужно было в ближайшее время регистрироваться в соответствии с новым Законом о политических партиях (а Лимонов и его соратники уже даже и вовсю этим занимались!).
Но самое большое впечатление на том, летнем, судебном процессе 2005 года на нас с Лимоновым произвела… представитель областной прокуратуры — молодая кареглазая блонди с потрясающей фигурой, подчеркнутой белой форменной прокурорской рубашкой с синими погонами и такой же синей узкой юбкой. Этакая русская Моника Белуччи. Два дня, пока шло разбирательство нашего дела в областном суде на «Баррикадной», мы с Эдуардом не могли оторвать глаз от ее лопающейся на груди рубашки, строгого лица и манящего, многообещающего взгляда. Ей явно не хватало только хлыста и пары наручников!..
Хотя не думаю, что мы с Лимоновым слишком перегибали в своих фантазиях относительно этой леди: поверьте, все очень отчетливо читалось в ее глазах. В конце концов, все мы — люди. А в нашей прокуратуре кого только не встретишь: от коррупционеров и откровенных дураков до конченых педерастов и тайных поклонников маркиза де Сада!
Несколько лет тому назад, занимаясь фотосъемкой для одного журнала, я познакомился с моделью, которая призналась, что ее постоянно избивает муж, и показала огромный двухдневный синяк на своем плече. Я хотел было ее пожалеть, но она по простоте душевной заявила, что «это нас с мужем возбуждает», а дальше с гордостью открыла, что ее суженый работает в Генеральной прокуратуре, и даже предъявила мне его фотографию — маленькое фото для служебного удостоверения, вставленное под пластик ее кошелька.
— Мы с ним давно в теме, — пояснила она мне многозначительно, но так как я не понял, о какой именно теме идет речь, еще раз пояснила, что «тема» — это садомазохизм. И что в Москве есть несколько частных, закрытых садомазохистских клубов, куда они с мужем постоянно ходят…
Еще я знал одну помощницу городского прокурора, которая, когда выступала в суде в качестве гособвинителя по делам об изнасилованиях, всегда жалела подсудимых и просила для них минимального наказания. Однажды она рассказала, как поехала осенью в подмосковный лес по грибы и там встретила одинокого молодого мужчину-грибника.
— Я уж к нему и так, и этак, и сколько времени, и дайте закурить, — смеясь, говорила она, — а он от меня, как от прокаженной — шмыг в кусты, и только я его и видела! А ведь я было размечталась: сорвет, думаю, сейчас с меня куртку, стянет свитер и спортивные штаны и зверски овладеет страдающей в одиночестве женщиной. Но не повезло…
