— Сейчас. Еще одно, — ответил Эдуард, перебирая свои листы. И, набрав в легкие побольше воздуха, продолжил, но уже тише.
Тебя мучает ревность со злобой, тоска,
Ты не видел два месяца с лишним сынка,
Ты болеешь, простуда и астма вдвоём
Истязают тебя этим солнечным днём…
Потерпел неудачу опять ты в любви,
Неудачником, впрочем, себя не зови, —
Вся проблема твоя с этой трудной женой,
Как проблема с собакой большой…
Выбирая собаку купить чтоб в друзья,
Выбирайте детей, взрослых сучек нельзя…
Ведь у этих у взрослых, красивейших сучек
Было много несчастных, трагических случек,
Было много предательства, много грехов,
Чего нет у родившихся только щенков…
— А ты знаешь, — сказал я, когда мы все-таки выпили, — ведь это всё начинается еще раньше — с самого детства. Ну вот, что мы желаем своим детям с раннего возраста? Мальчикам мы желаем быть сильными, смелыми и умными, желаем им хорошо вести себя и слушаться старших. Учим не обижать младших, слабых и… девочек. Хотим, чтобы они выросли честными и справедливыми, были верными товарищами и друзьями, стали защитниками своей сестренки и младшего брата, мамы и родины. И даже пишем это всё им в поздравительных открытках по поводу самых разных праздников. Так? А что мы желаем своим дочерям? Мы желаем им быть красивыми и, в лучшем случае, умными, а то и просто обходимся пожеланием хорошей учебы. Мы хотим, что наши дочери — «красавицы и принцессы» — выросли здоровыми и обязательно нашли свое счастье. И тут ключевое слово «наш ли»: найти счастье это не труд, но удача! И никогда не напишем им в поздравительных открытках пожелания быть честными, трудолюбивыми и преданными, — преданными родительскому дому и семье. Возможно, всему этому учат матери своих дочерей в мусульманских семьях, и понятие «преданность семье» у юных мусульманок со временем легко переходит уже на собственные семьи, где к нему добавляется еще и понятие верности мужу… Но если я вдруг, поздравляя, к примеру, свою взрослую дочь с днем рождения, напишу ей: «Будь, дочка, здорова и счастлива, будь честной и верной!», она решит, что папа сошел с ума. Однако написав это же взрослому сыну, я не рискую показаться ему сумасшедшим. Ну, а если я напишу то же самое своей подруге, то можно быть уверенным, она воспримет это как оскорбление.
Лимонов слушал меня, не перебивая. И я видел, что он со мной согласен.
— А потом у нас, мужиков, и у женщин разный подход к измене, — продолжал я спьяну излагать ему свои мысли.
— Мужик не считает изменой жене какие-то мимолетные, случайные связи с другими бабами, — говорил я. — И только когда мужчина начинает проявлять к новой знакомой какие-то знаки внимания — дарит ей цветы, милые безделушки или дорогие подарки — это свидетельствует о том, что он начинает сравнивать эту женщину со своей, и сравнение — не в пользу последней. Только с этого момента мужчина сам психологически осознает, что изменяет своей женщине… Ты улавливаешь мою мысль?
— Улавливаю, — Лимонов смотрел на меня не моргая.
— У женщин, как мне кажется, все иначе. Всё! Женщина изменяет мужу и осознает это сразу, как только сближается с новым партнером: вдыхая его пот, прикасаясь к его телу… Она тут же невольно начинает сравнивать любовника со своим мужем. Нет, потом она, конечно, будет еще думать и, возможно, даже так и не примет решения в пользу любовника, но факт измены уже для нее состоялся. И ей придется с этим фактом как-то жить. Улавливаешь?.. Не поэтому ли с древних времен люди относились к женской измене иначе, чем к мужской? Строже…
— Эх! — громко выдохнул Лимонов. Я вопросительно взглянул на него.
— Нет, — пояснил он, улыбнувшись. — «Эх!» — так называется стихотворение.
— Читай!
Я давал ей большую рубашку,
Она в ней тепло спала.
Я давал ей большую чашку,
Она чай из неё пила…
Я поил её чаем с мёдом,
Ей укутывал ноги пледом,
Всё равно она стала уродом,
И подвергла меня лишь бедам…
Было уже около полуночи, зал ресторана постепенно пустел, но Лимонов продолжал читать свои еще не опубликованные стихи.
Я бы писал стихи о гладиолусах,
Или о шляпках, может быть, писал,
Я пел бы Вам о шапках и о волосах,
Я б по-английски это напевал.
Я бы с ребёнком в парке бы прогуливался, —
Спокойный и приятный человек…
(А воздух бы на время обеспуливался!)
А ты глядела б мирно из-под век…
Я Вас сжимал в объятиях и ласках,
Вас никому в миру не уступал,
В сложнейших и завязках и развязках
Я своё тело с Вашим сопрягал.
Стремился внутрь я Вашей влажной глуби,
Топтал Вас словно бык и злой мужлан!
А что я получил? Она не любит!
Зачем тогда был этот балаган?!
Зачем родили бедного Богдана?
Чтоб ты его с отцом разорвала,
Чтоб у меня в груди зияла рана
И я глядеть боялся в зеркала?
Тяжёлая жена моя, тяжёлая,
Какая ты бесчестная, двуполая…
Как злой мужик, как оборотень вдруг!
А я-то верил, ты мой страстный друг!
А я-то верил, красоту мы делим,
И ненависть внутри себя не селим…
Расстались мы далеко за полночь. К этому времени в «Чемпионе», кроме нас двоих, уже никого не было, а парни из охраны Лимонова, встретившие своего вождя на улице, думаю, изрядно тогда промерзли.
Когда исчезли за поворотом габаритные огни черной лимоновской «Волги», я пошел через освещенный снегом Делегатский парк домой.
После столь много выпитого спал я в ту ночь плохо. А утром позвонил Лимонову.
— Ты жив? — спросил я его.
— Да, всё нормально, — бодрым голосом ответил Лимонов. — Сижу, работаю, — в понедельник надо две статьи сдать…
А в полдень по каналам новостей пришла печальная новость.
«Сегодня, — сообщили СМИ, — в 10.30 утра на 68-м году жизни скончался популярный актер театра и кино Борис Хмельницкий. Артист в последнее время тяжело болел и победить недуг, увы, не смог. Борис Алексеевич умер в своей московской квартире на улице Дурова…»
