— А вот вы, — сказал я, — поступаете неразумно. Ваш главный конкурент и непримиримый противник — кандидат от КПРФ, а вы набросились на Очирова. У вас же, если честно, нет никаких шансов победить коммуниста. А у Очирова такой шанс есть. Так вам надо бы сплотиться с Очировым, чтобы совместно свалить коммуниста…
— Ну, да, — согласились георгиевские жириновцы. — Конечно, у Очирова есть ресурсы. А нам Вольфович никаких ресурсов не выделил — свои деньги вкладываем… А без ресурсов какая же победа?
— Верно, у Очирова есть и ресурсы и связи, — подхватил я. — И человек он порядочный — в случае победы вас не забудет. Ему же здесь нужны будут помощники. А вы — в самый раз…
После перерыва кандидат в депутаты от ЛДПР отозвал свою жалобу на Очирова. А руководитель очировского штаба Мефодий заявил, что их люди не имеют никакого отношения к раздаче муки и продуктов населению Георгиевска:
— Пакеты выдавались в штабе бесплатно всем подряд, а для чего их потом люди использовали — мы и знать не знаем…
Такое простое объяснение большинство членов комиссии устроило.
— Честь имею! — радостно сказал генерал Очиров всем на прощание и уехал вместе с Мефодием и Купером в штаб.
А меня пригласили к себе в гости либерал-демократы, после чего мы отобедали с ними в какой-то местной армянской шашлычной.
Жириновцы оказались вполне приличными, любящими свой край людьми, хотя и несколько наивными, как большинство россиян в глубокой провинции. На чистом энтузиазме, за счет собственных, весьма скромных, средств они годами поддерживали активность своей парторганизации в Георгиевске и очень хотели верить в то, что их помнят и ценят в далекой Москве.
А штаб генерала Очирова гудел, словно пчелиный улей: Мефодию и Куперу благодаря местным знакомым Очирова удалось рекрутировать массу помощников, большинство из которых походили на городских сумасшедших и очень напоминали собой сборную московскую тусовку из анпиловцев и сторонников Новодворской.
Некоторые из них были такие активные и прилипчивые, что нам часто приходилось просиживать весь день в штабе без обеда на одном чае. А вечером в Георгиевске поужинать в приличной обстановке было решительно негде, поэтому мы садились в штабную машину (обычные «Жигули») и велели водителю отвезти нас в Кисловодск, Пятигорск или куда-нибудь еще, где можно было нормально поесть и отдохнуть от всего этого дурдома.
В один из таких поздних вечеров в Кисловодск мы отправились вдвоем с Купером, были голодные и потому злые, а те рестораны, куда мы заезжали, оказывались, как назло, либо уже закрыты, либо на спецобслуживании, то есть в них плясали и пели свадьбы.
Наконец какой-то гаишник показал нам ресторан, который, по его словам, был очень дорогой, но работал допоздна.
В этом ресторане, украшенном белыми «античными» колоннами из гипса, гремела музыка и тоже было полно людей. Но нам все-таки нашли столик прямо у входа, за которым мы и устроились с Алексеем лицом к залу, чтобы лучше видеть то, что там происходило.
А там, как мы быстро поняли, отмечали дни рождения две компании: большая еврейская семья со стариками и детьми, сидевшая за длинным столом, и армяне — мужчины и женщины среднего возраста, расположившиеся напротив.
Мы сделали заказ и, пока нам готовили жареных перепелов, салаты и харчо, пили холодное белое вино, поглядывая на присутствующих. Те тоже с интересом смотрели на нас. Но со стороны еврейской компании это было не очень заметно, а вот армянские мужчины весьма демонстративно и враждебно поглядывали в нашу сторону, танцуя со своими толстозадыми женщинами в аляповатых платьях в обтяжку или сидя за столами и демонстрируя нам волосатые мощные руки с высоко закатанными рукавами черных рубашек.
Тем не менее мы были спокойны и невозмутимы. Набросившись на еду, как только она оказалась у нас на столе, мы все равно продолжали кидать взгляды и на тех и на других и на сцену, при этом наши лица оставались непроницаемыми — на них не было ни улыбок, ни удивления — ничего. И мы сами практически не разговаривали, да в таком шуме это было и невозможно.
На сцене четверо музыкантов — два гитариста, саксофонист-клавишник и барабанщик, классический состав кабацких лабухов, — поочередно и очень громко исполнял всего две лишь песни, каждый раз объявляя их названия в микрофон.
— «Еврейские глаза», песня Марата Левина, по просьбе наших уважаемых гостей, — произносил солист с придыханием.
— «Песня первой любви» Арно Бабаджаняна, по просьбе наших уважаемых гостей», — говорил он спустя минуты четыре.
И так, друг за другом, без конца.
Когда мы съели харчо и приступили к перепелам, я попросил Лешу пригласить официанта. Официант в белой рубашке и в черном фартуке тут же услужливо склонился к нам в ожидании нового заказа. На его фартуке блестела латунная табличка с надписью «Витя». Не поворачивая головы к официанту, я попросил Купера узнать, сколько стоит заказать песню.
— Пятьдесят рублей, — ответил официант.
— Леша, дай Вите полтинник, — сказал я.
— А сейчас, — обрадовано объявил солист ансамбля, — по просьбе наших новых уважаемых гостей «Мурка»!..
Евреи заулыбались, дружелюбно закивав нам головами, а армяне резко перестали глазеть в нашу сторону.
Музыканты играли на подъеме. Лучшего исполнения «Мурки» я не слышал ни до, ни после этого.
А мы так же, без эмоций, с каменными лицами прослушали песню, доели и, щедро отблагодарив Витю, уехали.
Не знаю, за кого нас там приняли (выглядели мы совсем не «по-бандитски»: я был в твидовом испанском пиджаке и водолазке, а блондин Купер с косичкой длинных волос и в просторном хипповском свитере), но впечатление на присутствующих мы явно произвели. И всю дорогу назад хохотали, вспоминая подробности этого ужина…
* * *
Выборы Очиров все-таки проиграл, заняв привычное для себя второе место. Но как человек благородный и умеющий держать удары судьбы, он устроил прощальный банкет для всех тех, кто ему помогал в избирательной кампании, пригласив на него также и своих союзников из ЛДПР.
Однако еще до банкета Валерий Николаевич все-таки попытался изменить ситуацию в свою пользу.
Во-первых, мы съездили с ним в Ставрополь к краевому прокурору.
«Прокурор поможет», — сказал генералу Купер. «Как пить даст», — подтвердил Мефодий.
По дороге в краевой центр, куда мы мчались в машине на бешеной скорости, нас несколько раз безуспешно пытались остановить гаишники. Они выскакивали из постовых будок или из придорожных кустов и бежали нам наперерез, размахивая полосатыми палками. Но Очиров каждый раз приказывал водителю не тормозить и только прижимал к стеклу свое эмвэдэшное удостоверение, как будто милиционеры могли с расстояния пяти и более метров, на бегу, рассмотреть, что он там им показывает. Все это, конечно, выглядело как издевательство главного консультанта министра внутренних дел над несчастными гаишниками. Но когда нас все-таки остановили на КПП у самого Ставрополя, генерал еще и отругал милиционеров за нерасторопность: «Еле двигаются, понимаешь!»
