«Попался!» — злорадствовал Климентьев.
«У меня есть все документы!» — отвел от себя подозрения Немцов и под гул голосов стремительно покинул зал…
Так видели ту ситуацию люди из зала.
А Борис Бревнов, словно сошедший с обложки журнала мод, придерживался в суде более простой позиции.
— Ничего не помню, ничего не знаю, — твердил он, полностью оправдывая свою фамилию. И нас с Климентьевым это, в принципе, устраивало: «Кто имеет уши слышать, да слышит!»
21 апреля 1997 года судья Владимир Содомовский огласил приговор. По всем обвинениям в совершении тяжких преступлений Климентьев и Кисляков были оправданы. И Андрей, ставший одной из знаковых фигур России 90-х годов, вышел из клетки на свободу под гром аплодисментов.
Потом его, правда, снова посадили. Но то была уже совсем другая история. И другие действующие лица.
История мэра Коняхина
Когда я приехал в 1998 году в город Ленинск-Кузнецкий по делу его мэра Геннадия Коняхина, то первое, на кого обратил там внимание, это на двух очаровательных девочек-школьниц лет семи-восьми в ярких китайских курточках с ранцами за плечами, которые весело топали по лужам и, громко разговаривая между собой, ругались отборнейшим матом.
— А ты знаешь, — спрашивала одна из них, — что мне Юля сказала? Она сказала, что ту куклу с длинными волосами, это я у нее спиздила. А я ей говорю: «Ты за базар отвечаешь, а?..»
Вечером, когда я, засидевшись за работой в гостинице, почувствовал, что проголодался, и спустился из номера в ресторан, выяснилось, что тот уже закрыт. Не зная, куда податься, чтобы перекусить, я обратился за советом к стоявшему у входа, вместо швейцара, милиционеру.
Он был в каске, бронежилете и с автоматом наперевес, что меня снова немало удивило, ведь в Москве такого я уже давно не видел ни в ресторанах, ни в гостиницах.
* * *
А вот где я снова увидел вооруженного автоматом милиционера в точно таком же облачении, так это в Санкт-Петербурге, в конце 1999 года — в ночном клубе «Сенат» на Сенатской площади. Теперь в этом здании заседают судьи Конституционного суда, а тогда «Сенат» был забит проститутками и местными бандитами в «адидасе».
В Питере в тот раз я оказался благодаря просьбе тамошнего скандального предпринимателя и криминального авторитета Руслана Коляка. На Московском вокзале меня встретила его подруга — высокая невыспавшаяся девица модельной внешности, которая была мгновенно узнана моим соседом по купе — телеведущим Сергеем Шолоховым. И этим она чуть было не испортила мне всю мою «игру» с ним: на протяжении долгого ночного пути из Москвы в Питер я, стебаясь над Шолоховым, делал вид, что в упор не узнаю его. Я откровенно издевался над Питером и питерцами, над питерскими артистами и музыкантами, не стесняясь в выражениях. А Шолохов, влетевший в спальный вагон «Красной стрелы» натуральной звездой, в итоге достаточно быстро потух и, я бы сказал, сломался: стал вдруг оправдываться, говорить, что он сам живет теперь, дескать, на два города, купив квартиру в Москве…
Я видел, как он мучается, пытаясь понять, кто же перед ним. Бандит? Вряд ли. Чиновник? Не похоже. Бизнесмен? Может быть, но слишком категоричен. Творческий человек? Но почему тогда не узнает его?..
Он всю дорогу прикладывался к горлышку пол-литровой бутылки с виски, а я демонстративно пил только минеральную. Он пытался заводить разговор на «личные темы», но я либо сразу умолкал, либо обходил эти темы стороной. В общем, признаюсь, повеселился я тогда от души.
И если бы девушка Коляка проговорилась на перроне о том, кого она встречает, то для Шолохова многое бы стало ясным, а мне этого не хотелось. К тому же мне пришлось бы в таком случае признаваться, что я его, конечно же, узнал и что у нас с ним масса общих друзей, и я, пардон, пошутил, и все такое прочее. Но как бы тогда он сам выглядел со своими ночными косяками, то есть с открещиванием от родного города и земляков?..
В общем, я постарался поскорее распрощаться с «почти москвичом» Шолоховым и поехал на внедорожнике длинноногой модели в РУБОП, куда должны были привезти и Руслана. Через час я уже знал от нее не только как обстоят дела у Коляка, но и когда она с ним познакомилась, где работала, где живет, а также о том, что накануне у нее закончились критические дни…
Рубоповцы с «улицы разбитых фонарей» и местные коллеги встретили меня настороженно. Но я быстро их успокоил, сказав, что приехал в Питер только ради рифмы: обвиняемый Коляк, адвокат его Беляк. И это было сущей правдой: я не имел никакого желания вести дело Коляка, который донимал меня до этого целый месяц телефонными разговорами, прося совета, а потом сделал все ровно наоборот, почему и оказался за решеткой.
Но все это будет только через год.
* * *
А в 1998-м вооруженный до зубов милиционер в гостинице Ленинска-Кузнецкого подробно объяснил мне, куда идти по темным улицам этого городка, чтобы купить бутерброды и бутылку воды или пива, но… посоветовал не делать этого.
— Почему? — удивился я.
— Убьют, — спокойно ответил страж порядка. И сел на стул у двери.
В общей сложности в Кемерово и в Ленинск-Кузнецкий мне пришлось ездить больше года — пока шло следствие и суд над Коняхиным.
Параллельно в Москве я занимался так называемым делом статистиков, защищая 64-летнего начальника Вычислительного центра Госкомстата России Бориса Саакяна. Там моя задача была более узкая — добиться освобождения его из-под стражи на период следствия и суда. Но об участии потом в самом судебном процессе я даже и думать не хотел, так как знал, что такой суд мог состояться еще очень-очень нескоро. Восемьдесят толстенных томов только одной лишь прослушки оперативного дела ФСБ «Скарабеи» (с чего «дело статистиков», собственно, и началось) говорили о том, что следствие и суд будут там длиться годами. А планировать свою жизнь на такой длительный срок я не решался. И был прав, потому что за пять лет, пока в Москве следствие и суд занимались скарабеями-статистиками, я успел защитить Лимонова и Аксенова в Саратове, а также провести еще целый ряд крупных дел в разных городах страны. А Борис Хачатурович Саакян, отсидевший полгода в Лефортово, в начале 1999 года, как я ему и обещал, вышел на свободу под подписку о невыезде.
* * *
«Сибирь — козел!» — сказал мне как-то раз один дрожащий от холода азербайджанец, жаривший шашлыки в придорожном кафе на заснеженной трассе Ленинск-Кузнецкий — Кемерово. По этой трассе я постоянно мотался туда и обратно, когда прилетал в Сибирь к Коняхину. Коняхин сидел в Кемеровском СИЗО, а судили его в родном ему Ленинске-Кузнецком, и там же, в гостинице, проживал я.
В те времена закон был таков, что если избранного народом мэра города арестовали, то формально он все равно продолжал оставаться таковым вплоть до вынесения обвинительного приговора. Поэтому, даже сидя в тюрьме, Геннадий Коняхин для горожан был мэром, и с этим приходилось считаться абсолютно всем — от следователя до начальника тюрьмы, от начальника местного Управления ФСБ до губернатора области.
