Но помимо тетради стихов Андрей Жданов привез из заключения домой еще и огромную, в тысячу с лишним страниц рукопись увлекательной книги под названием «Главный свидетель». Это почти детективная история научного исследования того, откуда мы, русские люди, пришли на эту землю, как на нас, на нашу жизнь и культуру влияли соседние народы, а мы влияли на них. И главным свидетелем в этом исследовании (расследовании — так будет точнее, с учетом того места, где писалась книга) выступает язык — наш русский язык!
Жданов всегда всерьез увлекался логикой, историей и филологией. Личный опыт обвиняемого, а затем и подсудимого не только обострил его критическое восприятие действительности, но и усилил логические способности. И вот, столкнувшись в тюрьмах с людьми самых разных национальностей и культур, Жданов невольно стал сравнивать их языки, записывать, анализировать и в один прекрасный момент вдруг понял, что при отсутствии или ничтожной малости археологических находок и прочих древних артефактов, свидетельствующих о жизни наших далеких предков, именно язык наш и есть единственный и главный свидетель того, кто мы и откуда.
Отдельные фрагменты этой своей книги Андрей Александрович зачитывал или пересказывал мне еще в Матросской Тишине. Потом, отбывая наказание и работая в тюремной библиотеке, он получил возможность обратиться в своих исследованиях к трудам различных известных историков. А освободившись, смог проверить свои догадки и выводы, уже основываясь на научных трудах филологов и историков самых различных школ и направлений.
И еще. Как-то раз к Жданову, когда он уже получил срок, подошел один из заключенных и передал привет от Дмитрия Барановского — того самого Беленького, не без помощи которого Жданов оказался в тюрьме. К этому времени Барановский уже сам превратился в зэка и, как понял Андрей Александрович, позвонив кому-то в тюрьму по телефону, попросил передать Жданову, что, мол, не обессудь, мужик, так уж получилось.
— Вначале они, дескать, восприняли тебя как мэра, повернутого на честности, который чего-то от них требовал. И даже готовы были пойти на уступки, но потом, когда вмешался какой-то Черников, решили, что это обычные разводилы, и решили вас гасить.
Тем не менее это сдержанное зэковское «не обессудь» произвело на Жданова впечатление.
«Ну, значит, не все так уж и безнадежно в этом мире», — подумал и я, узнав окончание этой затянувшейся на пять лет истории.
И все-таки, вы давно ходили в тюрьму?..
Парфюмер
Это рассказ про Некрасова. Но не про поэта Некрасова, а про парфюмера. И полуолигарха. Или — олигарха. Это уж как подсчитывать его барыши.
— Некрасов? Владимир Ильич, ха-ха, интересная личность! — именно так отреагировал на мой вопрос об этом человеке Андрей Жданов. — Владимир Ильич Некрасов, «Арбат Престиж», обладатель коллекции работ Малевича!..
Я спросил Жданова о Некрасове неспроста — они несколько месяцев просидели в одной тюремной камере.
— Это на Матроске было, в 2009-м. Там же в камерах иерархия шконок, известное дело. И я за три месяца прошел весь этот путь. Вначале был с краю, оттуда через всю камеру — к окну, где смотрящий. Его шконка у окна. Потом шел Некрасов, третий я. То есть у нас с Некрасовым шконки рядом были. Ну, мы и общались, естественно.
Но уж если начал Жданов свой рассказ с тюремной постели — шконки, то тут следует пояснить, каким образом ему удалось за столь небольшой срок в три месяца перебраться с крайней шконки второго яруса на третью шконку от окна в нижнем ряду, где спали смотрящий и один из самых богатых на тот период заключенных Матросской Тишины — Владимир Некрасов, известный на всю страну не только из-за сети своих парфюмерных магазинов под названием «Арбат Престиж», но и в связи с громким делом об уклонении от уплаты налогов в особо крупном размере, по которому он проходил в качестве обвиняемого на пару с криминальным авторитетом Семеном Могилевичем (он же — Сергей Шнайдер).
— Там у них еще была какая-то украинская история и политика, — поясняет Жданов. — Я не очень вдавался, но политика его слегка зацепила.
Фигуранты громких дел всегда не только в центре внимания прессы, но и пользуются повышенным вниманием как со стороны вертухаев, так и со стороны сокамерников.
Когда Жданов оказался в многоместной камере, где на 18 шконок было 24 заключенных и некоторым из них приходилось спать по очереди, Некрасов уже сидел там, занимая почетное место рядом со смотрящим. У него была прислуга в камере из молодых зэков и несколько адвокатов, которые навещали своего подзащитного по очереди, а один отвечал за регулярное снабжение его продуктами. И парфюмер проводил с адвокатами почти все рабочие дни, только бы поменьше находиться в переполненной, вонючей сто девятой «хате» с тусклым светом под потолком.
Жданову с учетом того, что попал он в тюрьму в возрасте 56 лет и занимал до этого пост мэра небольшого, но все-таки в несколько тысяч жителей городка (да к тому же о его задержании сообщили по телевидению и написали в нескольких газетах!), было разрешено занять сразу одну из верхних шконок и спать на ней одному. Это было уже благо.
Шел день за днем, Жданов присматривался к сокамерникам, присматривались и они к нему. Получив первую передачку, Андрей Александрович, по привычке старого геолога, выложил все на стол и сказал: «На всех».
Еду и курево тут же разделили. Обычно хозяин продуктовой передачки забирает себе самое вкусное, что-то из этого предлагает смотрящему, а конфеты, печенье и все такое прочее отдает на общак. Когда спустя несколько дней Жданову принесли новую передачку от родственников и кто-то из зэков спросил: «Как делить?», он снова распорядился: «На всех!» И тут заметил удивленно-настороженный взгляд смотрящего. После такого же дележа третьей передачки уже наступил черед удивляться Жданову: его вещи вместе с матрацем, подушкой и постельным бельем перекочевали на шконку подальше от входа. Дальше — больше. Вскоре все в камере узнали, что Андрей Жданов не только бывший мэр, но и настоящий поэт. И через три месяца вещи Андрея Александровича (для зэков — Саныча) очутились внизу на третьей шконке от окна — рядом со шконкой парфюмера, который оказался большим любителем поэзии и обладателем дорогой коллекции живописи.
Тогда же парфюмер и смотрящий пригласили Саныча в свою «семейку», то есть предложили ему столоваться вместе с ними, деля продукты на троих. Но в основном то были, конечно, продукты Некрасова.
— Тяготит меня это все, — признавался мне Жданов на свиданиях. — Лучше баланду есть, чем видеть, как на тебя смотрят голодными глазами. Но что делать? Не откажешься ведь теперь…
А продукты доставляли Некрасову из ресторанов и дорогих супермаркетов, и он с сокамерниками ими не делился, — для камерного общака Некрасов получал отдельные передачки с продуктами попроще — из тюремного ларька.
Семейка смотрящего, парфюмера и мэра-поэта была дружной.
«Мы жили душа в душу», — возможно, такое и говорил кому-нибудь позднее смотрящий — тертый, но простоватый мужик, рассказывая о своем знакомстве с Некрасовым и Ждановым. Но вряд ли подобное говорил кому-нибудь сам Некрасов, а Жданов чаще вспоминал лишь о том, как Некрасов вел с ним долгие задушевные беседы, рассказывая о своих взаимоотношениях с одной женщиной.
