И тут, наверное, надо пояснить следующее: в той непростой ситуации, в которой оказался парфюмер, срочное расформирование камеры было чуть ли не единственным способом помочь ему избежать разборки с зэками. А разборка могла привести к чему угодно и всё — не в пользу Некрасова. В лучшем случае, его могли «поставить на деньги» (уж коль он всем демонстрировал, что они у него имеются). Но могло быть и хуже — в зависимости от того, как бы начал вести себя парфюмер. И как повели бы себя тот же бродяга и поддержавшие его сокамерники. Ведь «человеческий фактор» присутствует не только в авиации, в тюрьмах он тоже есть. А там люди жутко нервные.
Попросить же администрацию тюрьмы, чтобы его самого перевели в другую камеру, Некрасов, конечно, мог, но это был бы не самый лучший для него выход, потому что, ломанувшись из хаты («помогите, хулиганы зрения лишают!»), он стал бы «ломовым», а это уже из разряда низших каст (таких содержат в отдельных камерах, и с ними другие зэки даже не здороваются). Хуже ломовых — только опущенные.
В любом случае, начнись разборка в камере, окончательное решение по парфюмеру принимал бы смотрящий за тюрьмой (как правило, авторитетный блатной или вор в законе). И он же, по словам Жданова, должен был бы решить дальнейшую судьбу тех ребят, что прислуживали Некрасову. И либо они так и остались бы шнырями по жизни, либо были бы освобождены впредь так именоваться, потому что действовали по незнанию.
Как видите, иногда воровские понятия более гуманны и справедливы, чем наши законы, незнание которых не освобождает гражданина от ответственности. Только не надо причислять меня к защитникам воровских традиций. Это просто грустная констатация фактов.
Хотя, конечно, можно посмотреть на всю эту историю и иначе — не так, как видел ее со своей нижней шконки первоходок Андрей Жданов.
Например, того бродягу вполне могли запустить в их камеру и сами блатные (разумеется, с помощью коррумпированных оперов), чтобы «подоить» богатого парфюмера. И бродяга уже заранее хорошо знал кто есть кто в этой хате, как и знал о наличии у Некрасова прислуги. А это — незначительный, но вполне подходящий повод, чтобы придраться к нему и нагнать жути. И все для того, чтобы заставить парфюмера раскошелиться.
А может, и вовсе не было никакого «авторитетного блатного», а был лишь ловкий, опытный зэк из тех «красных», что сотрудничают с администрацией. И тогда «режиссера» всей этой истории следует искать не среди блатных, а среди тюремщиков.
Но это всего лишь мои предположения, основанные на личном опыте. Особенно после знакомства с Сергеем Ефремовым, более известным как Нацист. Он долгие годы сотрудничал с администрацией Иркутского СИЗО и своей жестокостью прославился на всю страну. Просидев почти всю жизнь в тюрьмах и лагерях за убийства и грабежи, физически очень сильный, с наколками от головы до ног, Нацист представлялся сокамерникам честным бродягой и выпытывал у них хитростью или выбивал силой в пресс-хатах нужную оперативникам информацию либо признания в совершении преступлений. А помимо этого, «наезжал» на состоятельных зэков, заставляя их платить за свои реальные или мнимые косяки. И родственники этих несчастных передавали деньги доверенным лицам Нациста, находившимся на свободе. А еще он и его подручные насиловали своих сокамерников, снимая все это на видео, а потом предлагали жертвам выкупить компрометирующие их записи. И люди шли на это, умоляя родственников, при отсутствии денег, продавать машины и даже квартиры.
Но что в итоге произошло с Некрасовым? Он явно испугался. И, вполне возможно, неожиданный ремонт в 109-й камере Матросской Тишины был произведен именно за его счет.
Да, в те годы, начиная с 90-х, производство ремонта тюремных и лагерных помещений за счет самих заключенных было вполне распространенной практикой. Потом руководители ФСИН России признали все это скрытой формой взятки и запретили. Но в 2009 году у Владимира Некрасова еще был шанс оказать «благотворительную помощь» ведомству господина Реймера.
А ровно за два дня до появления в камере № 109 придирчивого авторитета суд, приступивший к рассмотрению дела Некрасова и Шнайдера-Могилевича, решил вернуть их дело прокурору на доследование. Эту сенсационную новость сообщили все СМИ, а телеканалы показали репортажи из зала суда. Поэтому когда парфюмер вернулся к вечеру в тюрьму, все зэки об этой новости уже знали.
— Какое доследование? — возмущался Некрасов, снова оказавшись на своей шконке. — Чего доследовать-то? Что там еще не выяснено? 100 томов дела! Следственная бригада уже давно расформирована…
И тут Андрей Жданов, простая душа, ему и говорит:
— А мне вот все ясно. И либо ты притворяешься, а сам все знаешь, либо чего-то не догоняешь, потому что ясно ведь все как день.
— Что ясно-то? — продолжал включать дурочку Некрасов. Такое и впрямь иногда случается, когда человек не верит своему счастью и боится преждевременно выраженной радостью помешать этому счастью.
— У тебя вот-вот истекает срок, когда ты можешь находиться под стражей в ходе следствия, — втолковывал «непонятливому» парфюмеру Жданов. — А суд отфутболил дело снова следствию. Значит, теперь тебя выпустят. Но не как победителя, а по процедуре. А там, на свободе, они с тобой разберутся: деньги отнимут, разденут и дело прекратят. Тихо, никто и знать не будет. Потому что, находясь в тюрьме, ничего ты им отдать не сможешь.
Говоря «деньги», Жданов, конечно же, имел в виду бизнес парфюмера, а под словом «они» подразумевал нашу власть и тех некрасовских конкурентов, кто был заинтересован в отобрании у него бизнеса. В конце концов все так и вышло: в Москве и других российских городах мгновенно исчезли вывески торговой компании «Арбат Престиж», ее место на рынке продажи парфюмерной продукции заняла другая фирма, а уголовное преследование Некрасова и Могилевича-Шнайдера было прекращено.
Но все это случилось позже, а тогда, в июне 2009 года, Некрасов недоверчиво посмотрел на Андрея Жданова и сказал:
— Нет, Саныч, ты какие-то розовые перспективы мне рисуешь. Все это слишком хорошо.
— А я на ящик коньяка готов поспорить, — заявил вдруг Жданов, искренне радующийся за своего товарища по несчастью, с которым уже успел подружиться. — Никак не возьму в толк, как ты сам всего этого не понимаешь!..
— Ну, давай поспорим, — согласился Некрасов. И они поспорили на ящик армянского коньяка.
— А дальше, — рассказывает Жданов, — мы встретились с Некрасовым уже на какой-то сборке после того, как нас пораскидали по разным камерам. «Ну и как?» — спрашиваю. «Да, — говорит, — меня будут выпускать. Срок содержания под стражей истек». — «Ну, так, значит, — смеюсь, — проспорил?» — «Проспорил», — соглашается. И дает мне визитку своего адвоката. «На, возьми. Позвони ему, или пусть кто-нибудь позвонит, назовет пароль “Вера Засулич”, и адвокат все решит». А я думаю: «Ах, ты, кэлэ-мэнэ! Ну, не так же это делают! Это ты должен у меня спросить: “Куда тебе доставить?..”»
Никакому адвокату Жданов звонить не стал и просить об этом тоже не стал никого.
— Ну, что я за ним бегать буду, что ли? Просто неприлично… Я представлял, что сижу вот в тюрьме, и вдруг домой привозят ящик коньяка! Как подарок от меня моим родным и друзьям. Я им хотел приятное сделать. Но не получилось так не получилось…
