Уже отбывая наказание, Жданов однажды рассказал зэкам эту историю про ящик коньяка, выигранный им в споре у известного миллионера, но так и неполученный. Общее мнение было таково: Некрасов снова накосячил. Долг по спору, как и карточный долг, — обязателен к исполнению. И конечно, Некрасов должен был сам спросить у Жданова номера телефонов его родственников, кому можно было бы доставить проспоренный коньяк, а затем и позаботиться о выполнении этого. Но в тот момент тумблер в голове у Некрасова, видимо, уже переключился с позиции «Человек» на позицию «Барин».
Фальшивая Изабелла
В советские времена был такой венгерский фильм «Фальшивая Изабелла» — детектив о коллекционерах почтовых марок. Но сейчас я хочу рассказать не об этом популярном некогда фильме и не о филателистах, а о прокуроре, точнее — о женщине-прокуроре. И история эта тоже полна загадок и тайн.
Под Новый, 2005 год мне позвонил мой бывший однокурсник, которого я не видел более двадцати лет. Оказалось, он служит в прокуратуре, работал в разных регионах, а теперь перевелся в Москву и ждет не дождется выхода на пенсию.
— А ты с нашими здесь встречаешься? — спросил он после поздравлений с наступающим и коротким рассказом о себе.
— Нет, — ответил я, с трудом, если честно, вспомнив и его-то самого, — никого не видел.
— Ну, как же! — удивился мой институтский товарищ, — здесь сейчас полно наших.
Учились мы с ним в Саратове, в юридическом институте, и я был там чуть ли не единственный москвич на всем курсе, а в советские времена оказаться в Москве — работать и жить здесь — мог далеко не каждый. Молодые читатели, вероятно, не знают того, что тогда в стране существовала так называемая «прописка» с ходатайствами об этом министерств и ведомств, с массой согласований в различных городских инстанциях и с обязательным разрешением МВД и КГБ. И приехать в Москву, чтобы здесь прописаться и жить, простому гражданину откуда-нибудь из Грозного, Пензы или того же Саратова было практически невозможно. «Москва не резиновая!» — эта фраза как раз из тех далеких советских времен. Потом времена изменились — Советский Союз с политической карты мира исчез, институт прописки отменили, введя простую регистрацию, и в Москву хлынули миллионы провинциалов и даже граждан соседних государств — из Средней Азии и Закавказья, Украины, Молдавии и Белоруссии. Тогда-то среди москвичей в ходу стало другое выражение: «Понаехали тут!» Однако говорили люди это без злобы — ворчали, но понимали, что раньше мы жили одной большой семьей, и Москва была для всех родным городом — любимой столицей. Песни российских композиторов про Москву исполняли казахские, узбекские, грузинские и украинские артисты, азербайджанец Муслим Магомаев, живший в Москве, пел песни армянина Арно Бабаджаняна, тоже проживавшего здесь же, а гениальный русский парень с Урала Владимир Мулявин посвятил свою жизнь популяризации белорусской фольклорной музыки, создав ансамбль «Песняры» — музыкальную визитную карточку нынешней Республики Беларусь, и звезда с его именем украшает московскую аллею звезд эстрады.
— Несколько наших ребят работают в МВД на Житной, — продолжал между тем трындеть в телефон мой старый приятель, тоже родом откуда-то не то из Республики Коми, не то из Республики Марий Эл, — один в Верховном суде, есть наши даже в Администрации президента. Кстати, они мне и дали номер твоего телефона — ты у всех на виду. Работают наши и в прокуратуре. Помнишь такую Беллу Аникбязову, Изабеллу? Она сейчас в Генпрокуратуре в звании генерала!..
Беллу я помнил. Она не была моей девушкой, но относилась в студенческие годы ко мне с явной симпатией — читала мои журналистские публикации в местной газете, слушала мои рассказы о битлах и питерских друзьях-музыкантах, помогала в учебе, приглашала к себе в гости (однажды мы даже отмечали вместе Новый год — она, я и ее подруга, с которой они снимали комнату, — полногрудая блондинка откуда-то не то из Астрахани, не то из Волгограда. Вот та мне точно нравилась, но сейчас даже не помню ее имени). А Белла была и симпатична, и стройна, но не трогала мое сердце. Да и ребята, что не прочь были поволочиться за очередной юбкой, как-то ее избегали. «Слишком умная», — услышал я однажды о ней от одного такого факультетного плейбоя.
— Ну, и что Белла? — переспросил я скорее из вежливости.
— Ничего, работает. Она всю жизнь просидела в Вологодской области прокурором по надзору за милицией. И вот перевели сейчас в Москву, квартиру получила небольшую где-то на окраине, — у нее, как я понял, нет никого. Но вроде ребенок есть. А может, и нет… Хочешь, дам ее телефон? Ты же с ней дружил. И мы с ней о тебе вспоминали…
Несколько дней спустя я позвонил Белле и пригласил ее пообедать. Она согласилась. «Тогда и поговорим обо всем, — радостно сказала она. — Мы же с тобой не виделись целую вечность! Хотя я тебя часто вижу по телевизору».
Мы договорились, куда и когда я должен за ней заехать. Она и в самом деле жила где-то в районе МКАД — у черта на куличках. Я с трудом отыскал ее дом, и, превращая колесами машины падающий хлопьями снег в грязную соленую кашу, мы помчались в центр города.
— Что предпочитаешь? Мясо, рыбу? — спросил я Беллу после первых же слов приветствий и дружеских поцелуев. — В какой ресторан?
— Мне все равно, в любой.
— Итальянский, грузинский, узбекский? А может, в японский? — я искренне рад был нашей встрече.
— Да, очень хорошо. Японскую кухню я люблю.
В пути Белла расспросила меня о моей семье и детях, но сама о себе ничего не рассказала, а я не стал спрашивать из деликатности, помня слова нашего сокурсника о том, что «у нее никого нет».
— Но зачем ты ввязался в политику? — спросила вдруг она и усмехнулась. — Твой Жириновский это же — клоун. А Лимонов? Террорист, уголовник. Недавно его фашистские молодчики захватили приемную президента, устроили массовые беспорядки. Знаешь, наверное. Ну, теперь им мало не покажется! Зачем ты с ними связался? Я помню, что ты был такой романтичный, любил музыку, Джона Леннона… Зачем тебе все эти люди?
Я даже не нашелся что на это ответить, ведь рядом со мной сидела и порола откровенную чушь не просто какая-то безграмотная хабалка, а прокурор да еще в звании генерала!
А потом решил ничего и не отвечать, и лишь заметил, что музыку продолжаю любить и даже выпустил к тому времени два собственных альбома.
— Песни мои иногда крутят на радио. Слышала?
— Нет, — Белла зевнула. — Я с подругой часто хожу в Концертный зал Чайковского. Слушаем классическую музыку. Там такие великолепные концерты! Оркестры и дирижеры со всего мира! А еще мы ходим в театр Станиславского, когда там играет Петр Мамонов.
И я понял, что ей глубоко плевать и на мои песни, и на мою работу, и на меня самого.
И тут она выдала:
— Я, если честно, его фанатка.
— Кого? Мамонова?!
— Да. Он такой гениальный! И как музыкант, и как актер.
— Человек он талантливый, — согласился я. — Но ведь Петя — панк. Мне с трудом верится, что ты, прокурор, слушаешь «Звуки Му». Нежели тебе нравятся их песни? И его кривляние на сцене? И в каком, интересно, образе он тебе больше нравится? В образе паралитика? Алкаша? Или дауна?.. Не верю! — я рассмеялся. — Даже я, человек хорошо знакомый с этой музыкой, с трудом выношу не более двух-трех его песен подряд, но чтобы ты!..
