— Ну, я не часто слушаю его песни, — пошла на попятную прокурор. — Мне он в первую очередь нравится как актер…
«Господи, — думал я, слушая ее дальнейшие банальные рассуждения о театре, музыке, политике, и еще о чем-то, в чем она явно ни черта не разбиралась. Чего она несет?! И какая фальшь! Неужели это та самая Белла, которую наши ребята, да и я сам, когда-то считали умной?
С которой я встречал Новый год и о чем-то всю ночь говорил? А ведь в студенческие годы я и в самом деле много рассказывал друзьям о Ленноне и ей, наверное, тоже. И ставил на общих посиделках его пластинки, на которых были не только песни о любви, но и “Власть — народу”, “Дайте миру шанс”, “Герой рабочего класса”, знаменитая Imagine, “Ирландское счастье“, “Женщина — нигер этого мира” и та же — “Революция”… И мне всегда казалось, что Белла все это понимала, была любознательной и душевной девушкой, способной на искренние чувства, сочувствие и переживания, жалость к слабым… А теперь злорадствует по поводу ареста мальчишек и девчонок из НБП…»
И вот мы уже сидим напротив друг друга в ресторанном зале и вспоминаем своих однокурсников, медленно перелистывая страницы меню. И я с удивлением нахожу, как мало она изменилась за прошедшие годы.
— Ты прекрасно выглядишь, — говорю я и хочу продолжить еще про ее прическу, которая точно не поменялась за четверть века, но вовремя спохватываюсь и умолкаю. Все тот же черный кудрявый шар а-ля Анджела Дэвис. Ну, может быть, только чуточку ставший меньше объемом. Мне всегда казались подозрительными мужчины, постоянно берущие в долг деньги, и женщины, носящие одну и ту же прическу.
— Ой, — произносит Белла, игриво поправляя руками этот шар, — я совсем не разбираюсь в японской еде.
— Ты же сказала, что любишь ее! — удивляюсь я.
— Ну… мне нравится, — уклончиво отвечает она.
Я предлагаю ей помощь в выборе блюд, но тут подходит прыщавый официант с вопросом «что будете пить?», и Белла вдруг начинает жеманно расспрашивать его, что бы ей заказать «особенного, что она еще не пробовала», и что это за блюдо такое, и из чего приготовлено вон то, другое, и что бы он мог порекомендовать ей «из наиболее вкусненького на десерт». При этом она все время кокетливо улыбается, постреливая в смущенного паренька подведенными глазками и плавно поводит плечами, то и дело поправляя у себя на груди черную с люрексом кофточку.
Все это выглядит пошло и как-то уж очень… провинциально. Хотя определение это и не совсем точное: провинциальные одинокие дамочки ведут себя подобным образом все-таки с долей легкого юмора, и получается это у них даже как-то мило. Да и позволяют они себе так заигрывать с официантами, лишь когда находятся в ресторане одни, без кавалера или в чисто женской компании. И потому наш официант все время вопросительно поглядывает на меня, пока отвечает на вопросы моей спутницы, а затем с явным облегчением оставляет нас, как только я прошу его принести нам для начала по бокалу вина.
И тут мне снова приходит на ум слово «фальшь». Все это и впрямь смотрелось со стороны как нечто абсолютно фальшивое, а моя Изабелла, новоиспеченная москвичка, юрист, театралка, поклонница Пети Мамонова, панк-рока и классической музыки, повела вдруг себя как типичная озабоченная провинциалка после двух бокалов советского полусладкого шампанского. И первым безошибочно уловил это официант.
Немного выпив, мы продолжили наш фальшивый дружеский разговор.
И я все также не спрашиваю Беллу ни про ее работу, ни про ее личную жизнь, а она рассказывает мне о своих впечатлениях от прочитанных книг и просмотренных недавно фильмов, вспоминает что-то из нашего прошлого и нет-нет да и снова возвращается к тому, какой же я был тогда романтичный и славный, а после стал таким беспринципным и ужасным, что защищаю клоуна Жириновского, фашиста Лимонова и всяких-разных воров да бандитов.
Тут, правда, я иногда возражаю, объясняя ей, носящей в прокуратуре генеральские погоны, что Жириновский это серьезный, талантливый политик и широко образованный человек, а Лимонов — выдающийся русский писатель и человек энциклопедических знаний, и что они никакие не фашисты, не террористы, не клоуны и не враги нашего государства. И что любой адвокат защищает не преступников, но людей, обвиняемых в совершении преступлений. Однако возражаю вяло, без энтузиазма, а потом и вовсе перестаю: зачем объяснять взрослому человеку прописные истины?..
И я не выясняю у Беллы, избегающей говорить о своей работе, случалось ли ей закрывать глаза на нарушения закона, которые допускали менты при проведении расследований уголовных дел… Я не спрашиваю ее и о том, много ли она за всю свою долгую карьеру прокурором по надзору за деятельностью милиции привлекла к уголовной ответственности тех, кто фабриковал дела в отношении заведомо невиновных, занимался фальсификацией доказательств, запугивал свидетелей или применял насилие к обвиняемым… И как? Совесть не мучает?..
Нет, я не задал ей ни один из этих вопросов, — мы пообедали, поговорили ни о чем, и я отвез Беллу обратно в ее московское Кукуево.
А в конце апреля, когда в Москве все расцвело, я снова позвонил ей.
— Что надо? — раздраженно рявкнула вдруг в трубку моя старая добрая знакомая.
— Послушай, Белла, ты почему со мной так разговариваешь? — возмутился я. — Если ты занята, я перезвоню.
— Нет, я не занята, говори. Чего тебе надо?
— Мне от тебя ничего не надо, — отрезал я. — Хоть одно слово я тебе сказал когда-нибудь о работе? Я просил тебя о чем-то?
— Нет, не просил, — выдавила она.
— И не попрошу. Я всего лишь хотел пригласить тебя на свою выставку.
— Выставку? — голос ее потеплел. — Что за выставка?
— Моя фотовыставка. Придешь — увидишь. Приходи с подругой или с кем захочешь. Там будут интересные люди.
И я назвал ей адрес арт-галереи, где через несколько дней должна была открыться выставка, на которой я представил первые 15 черно-белых фотографий из большого проекта «Девушки Партии» с портретами героических девушек-нацболок.
Проведение выставки было приурочено к окончанию следствия по так называемому делу 39-ти лимоновцев, захвативших в декабре 2004 года помещение Общественной приемной президента, и которых упомянула в разговоре со мной несколько месяцев назад Белла Аникбязова. Ту дерзкую акцию юные нацболы провели в знак протеста против проводимой в те годы Путиным политики. А среди участников акции были и девушки, которые находились уже несколько месяцев в СИЗО. И вот, чтобы поддержать их морально и привлечь внимание общественности к предстоящему процессу, мы и решили с галеристом Петром Войсом организовать данную выставку. И приглашение на ее открытие Изабеллы было, конечно, с моей стороны, провокацией — шуткой и одновременно местью за ее слова об арестованных нацболах и о Лимонове.
Но когда она появилась на вернисаже и впрямь вместе со своей неразлучной подругой, высокой, симпатичной женщиной, я уже был слегка пьян, так как мы с Войсом, встречая гостей, выпивали с каждым из них по чуть-чуть коньяку. Почти с каждым. А к моменту прихода Аникбязовой в небольшом помещении галереи «С. АРТ» было уже не протолкнуться. И я ходил среди этой толпы навеселе в черной футболке с оранжевым черепом на груди, в драных джинсах и кедах, что, как заметил, произвело на мою бывшую однокурсницу и фанатку Пети Мамонова, шокирующее впечатление. Как и нахождение среди гостей ненавистного ей Эдуарда Лимонова и его нацболов. А еще там были депутаты Государственной думы — жириновцы и коммунисты, единороссы из Мосгордумы, известные художники, актеры и режиссеры, писатели и музыканты, включая солиста Большого театра, заслуженного артиста России Вадима Тихонова и нескольких панков. Там же были и мои знакомые судьи из Арбитражного суда Москвы, где я давно уже не вел к тому времени никаких дел, и среди них — замечательная, восторженно воспринимавшая все интересное в жизни Зинаида Алексеевна Савенкова, заслуженный юрист Российской Федерации. Два заслуженных на одну галерею! За это мы тоже, естественно, выпили. А еще там находилась большая группа моих коллег-адвокатов, два бывших прокурорских работника, прославившиеся когда-то расследованием громких уголовных дел, милицейский генерал с красавицей дочерью, жена одного высокопоставленного сотрудника Администрации президента — экзальтированная поклонница писателя Лимонова, а также длинноногие девушки из модельного агентства, которых притащил с собой Леша Митрофанов, журналисты и телевизионщики. То есть Белле было с кем там поговорить и об искусстве, и о политике, и на профессиональные темы.
