Рейчел убирает прядь с его нахмуренного лба и целует снова, на этот раз настойчивее. Ей хотелось его поцеловать, но она боялась разочарования.
Его не случилось.
Губы у Пита нежные, а поцелуй крепкий и властный, с нотами кофе, сигарет, виски и других приятностей. Он жадно ее целует, но через минуту замирает.
– Что такое?
– Не знаю, смогу ли, – тихо говорит он.
– О чем это ты? Я тебя не…
– Дело не в этом. Совсем не в этом. Ты чертовски сексуальная.
– Угу, кожа да кости. Я не…
– Да ты прекрасно выглядишь. Проблема не в этом.
– Так в чем же?
– Я давным-давно… ни с кем не был… – мямлит Пит.
И он не врет. Он думает о страшном секрете номер два – о героине. Вдруг ничего не получится?
– Уверена, все мигом вспомнится, – говорит Рейчел и ведет его в спальню.
Она раздевается и ложится на кровать. «Сама не понимает, что дико сексуальна, – думает Пит. – Каштановые волосы и длинные-длинные ноги».
– Ну, иди сюда, – игриво зовет Рейчел. – Это у тебя пистолет в кармане, или просто… Да, ясно, пистолет.
Пит вытаскивает девятимиллиметровый пистолет, кладет его на тумбочку и стягивает футболку. Вот он снимает брюки и не без удивления обнаруживает, что все в полной боевой готовности.
– Так-так-так… – говорит Рейчел.
«Вот и слава богу!» – с улыбкой думает Пит и залезает к ней в постель.
Секс получается в духе «ура, мы выжили в авиакатастрофе!» – лихорадочный, безрассудный, отчаянный, жадный. Через двадцать минут оргазм накрывает и ее, и его. Живописный оазис после многомесячной засухи.
– Было очень… – начинает Пит.
– Да уж… – соглашается Рейчел и уходит за виски и сигаретами. – Странно, даже извращенно. Господи, с двумя братьями… Вот кто так делает?!
– Главное, отца моего не трогай, а то у него сердце не выдержит.
– Какая мерзость!
Пит встает и просматривает ее коллекцию виниловых пластинок. В основном у Рейчел мотаун и джаз, а на дисках сплошь Макс Рихтер, Йоханн Йоханнссон и Филип Гласс.
– Боже, Рейчел, а ты о рок-н-ролле слышала? – Пит ставит «Ночной бит» Сэма Кука.
Когда он возвращается на кровать, Рейчел ясно видит дорожки у него на руках. Она не удивлена. Чего-то подобного она и ожидала. Рейчел касается дорожек, потом нежно целует Пита.
– Если хочешь здесь остаться, придется завязывать.
– Ага, – соглашается он.
– Нет, Пит, я серьезно. Ты дал Амелии запрещенную еду и вручил пистолет Майку Данлеви. С этим дерьмом нужно покончить.
Пит ощущает силу ее взгляда. Ему становится стыдно.
– Прости меня! Пожалуйста… Ты права. Ты и Кайли заслуживаете лучшего. Теперь это касается не только меня. Я завяжу.
– Пит, ты должен мне пообещать.
– Обещаю!
– Химиотерапия не то же самое, но порой мне приходилось несладко. Я буду тебе помогать.
– Спасибо, Рейч!
– А что случилось той ночью в Ист-Провиденсе? В доме Шеймаса Хогга? Ты был под кайфом?
– Ну, не под кайфом, но…
– Но что?
– Кайф уже почти отлетел. Майку Данлеви я дал пистолет совершенно бездумно. А ведь он мог нас убить.
– Но не убил.
– Нет.
Рейчел ложится ему на грудь и заглядывает в глаза:
– Пит, без тебя я не справилась бы. Честное слово. – Она целует его в губы.
– Нет, это ты, милая. Ты спасла свою дочь, свою семью. Именно ты, – настаивает Пит. – Ты все можешь.
– Ха! Последние несколько лет я чувствовала себя полной неудачницей. За любую черную работу хваталась, официанткой была ради того, чтобы Марти учился на адвоката. И до этого тоже. Когда натаскивала Марти к поступлению на юридический, на пробном тесте я набрала семьдесят один процент, а Марти – пятьдесят девять. У меня был потенциал, Пит, а я его профукала.
– Ты все исправила, Рейч. Ты Кайли спасла, разве это не здорово? – вопрошает Пит.
Рейчел качает головой. Возвращение Кайли – самое настоящее чудо, а чудеса в заслугу себе не ставят. Она кладет ладонь ему на грудь и чувствует биение сердца. Удары спокойные, размеренные. У него три татуировки: змей уроборос, эмблема морпехов и римская цифра V.
– Что означает римская V?
– Пять командировок на ТВД.
– А уроборос?
– Он напоминает мне, что ничто не ново под луной. Людям и горше приходилось.
Рейчел вздыхает, снова целует Пита и чувствует, как он под ней трепещет.
– Вот бы этот момент длился вечно! – говорит она.
– Так и будет, – радостно отвечает Пит.
«Нет, не будет», – думает Рейчел.
Часть II
Монстр в лабиринте
43
Конец восьмидесятых. Грязная коммуна хиппи в Крите, штат Нью-Йорк. Серое, дождливое утро начала осени. Коммуна построена вокруг ветхих фермерских домишек. Существует она с лета 1974 года, хотя ни один из ее членов особо не разбирался ни в животноводстве, ни в земледелии, ни в ведении хозяйства вообще.
За полтора десятка лет название коммуны менялось несколько раз. То «Дети Астериона», то «Дети Европы», то «Дети Любви», то еще что-нибудь. Название, впрочем, роли не играет. В «Нью-Йорк дейли ньюс» сообщение о случившемся тем осенним утром попадет под броским заголовком «Провинциальная секта: наркотики + секс = жестокая расправа».
Но пока в коммуне тихо и мирно.
Лучик, ходунок лет двух от роду, играет на улице со своей близняшкой Рыжиком, с другими малышами, детьми постарше, собаками и цыплятами. В грязном поле за гумном они возятся без присмотра взрослых. Дети мокрые, грязные, но кажутся счастливыми.
В амбаре чуть более десятка молодых людей сидят кругом и трипуют от оранжевого бочонка и оконного стекла
[41]. В конце восьмидесятых набралось бы человек тридцать-сорок, но то была золотая пора экспериментов с альтернативными формами проживания. С тех пор утекло немало воды. У восьмидесятых настроение совсем другое, и коммуна медленно умирает.
Сегодняшние события окажутся жутким финалом ее истории.
У двора фермы останавливается автофургон. Из него вылезают старик и молодой мужчина. Переглянувшись, оба натягивают лыжные маски. У каждого по курносому уродцу-револьверу 38-го калибра, такие в самый раз для прогулки субботним вечером.
Мужчины заходят в амбар и спрашивают трипующую молодежь, где Алисия. Очевидно, никто не знает ни где Алисия, ни даже кто она такая.
