В кабинку заходит крупный мужчина в очках и подсаживается к ним.
– Ваш приход сюда – огромный риск, – говорит он с легким восточно-европейским акцентом и протягивает волосатую ручищу. – Итак, я отважный Тезей. Ну а вы наверняка великолепная Ариадна.
– Да, – кивает Рейчел и пожимает ему руку.
Мужчина очень высокий – шесть футов пять дюймов или шесть футов шесть дюймов – и по-настоящему крупный, весом под триста фунтов. Ему слегка за сорок, длинные всклоченные волосы еще не начали редеть, борода тоже всклоченная, но уже пегая. На нем коричневые вываренные джинсы, кроссовки «Конверс», футболка с изображением обложки бестселлера «Дзен и искусство ухода за мотоциклом», вельветовый пиджак и плащ. На монстра-манипулятора Цепи он не похож, только разве внешность не обманчива? В руке у мужчины стакан не то с двойным скотчем, не то с бурбоном.
Пит протягивает руку.
– Вы с Ариадной? – уточняет мужчина, пожимая ему руку.
Пит кивает. Улыбка у мужчин получается слабой, болезненной, скорбной. Он залпом осушает стакан.
– Раз вы прошли предполетный досмотр, то пушек, ножей и нервопаралитиков у вас с собой нет. Но ведь это лишь отсрочка приговора, верно? Если вы из Цепи, значит я подставился и мне конец. Если из Цепи я, то подставились вы и конец вам.
– Так уж ли серьезно мы подставились? – спрашивает Пит. – Как думаете, сколько людей прошли сквозь Цепь? Наверное, сотни.
– Вы правы. Сотни. А то и тысячи, кто его знает? Я к тому, что мое фото у вас наверняка уже есть. Вы можете сопоставить его с базой данных и убить меня, едва я нос из аэропорта высуну. Просто добавьте меня в список заданий для крайних звеньев Цепи, и они убьют меня и мою дочь. Достать можно любого. Можно убивать президентов, королей, престолонаследников – все дело в мотивации.
Мужчина снимает очки и кладет их на стол. В зорких карих глазах Рейчел чувствует ум и грусть. Это глаза университетского профессора или священника. Кажется, этим карим глазам можно верить.
– Нам придется поверить друг другу, – говорит она вслух.
– Почему?
– Кажется, мы с вами прошли одинаковые испытания.
Мужчина внимательно в нее вглядывается и кивает.
– А вы? – спрашивает он Пита.
– Я помогал. В самом конце. Я ее бывший деверь.
– И похоже, военный. Удивительно, что они разрешили вас привлечь. Или вам удалось утаить это от них?
– Он уволен в запас, и Цепь дала добро, – поясняет Рейчел. – Кроме него, обратиться мне было не к кому.
– Цепь напоминает клетку, безостановочно ловящую самых беззащитных птиц, – бормочет мужчина, останавливает проходящего мимо официанта и заказывает еще одну порцию двойного бурбона. – Хоть одному из вас доводилось заниматься кригингом, матричным программированием или регрессивным анализом?
– Кригингом? – переспрашивает Рейчел, гадая, что за чушь он несет.
– Это регрессия на основе гауссовских процессов. Используется в статистическом анализе. Так не доводилось?
Пит и Рейчел качают головами.
Мужчина стучит пальцем по номеру столика.
– Что для вас значит число семьдесят три?
– Это номер Джона Ханны, нападающего «Пэтс»
[48], – быстро отвечает Пит.
– Номер семьдесят три был у Гари Санчеса
[49] в первом матче за «Янкиз», – говорит Рейчел.
Мужчина качает головой.
– А что это число значит для вас? – спрашивает Рейчел.
– Это двадцать первое простое число. У числа двадцать один есть простые множители семь и три. Приятное совпадение. Столик номер семьдесят семь тоже свободен. Число семьдесят семь, конечно, не простое, но это сумма первых восьми простых чисел и атомный номер иридия. Благодаря иридию наконец обнаружилась причина вымирания динозавров. В детстве эта загадка не давала мне покоя. Иридиевые аномалии на мел-кайнозойской границе… Атомный номер семьдесят семь стал предвестником гибели динозавров. Это число конца. Все книги должны кончаться на семьдесят седьмой главе, но такого нет ни в одной. А мы с вами не заканчиваем, а начинаем, поэтому семьдесят третий столик подходит нам больше, чем семьдесят седьмой, да?
Пит и Рейчел смотрят на него в полном недоумении.
– Ясно, математика не ваш конек, – вздыхает мужчина. – Ну, это не так важно. Здесь важнее «что?», а не «как?». Сколько времени прошло?
– В смысле?
– Сколько времени прошло с тех пор, как закончился ваш кошмар?
– Около месяца.
В глазах у мужчины появляется голодный блеск, на губах – страшная улыбка.
– Отлично. На это я и надеялся. В моем случае прошло три с половиной года. След уже простыл. Мне нужен тот, кто еще чует их.
– Для чего? – спрашивает Рейчел.
Официант приносит бурбон, и мужчина выпивает его залпом. Он встает и кладет на стол пятьдесят долларов.
– Думаю, вы правы. Думаю, нам с вами придется друг другу поверить, – говорит он Рейчел. – Ваш спутник мне не нравится. Какой он, понять не могу. А вот вы не лгунья. Пойдемте!
Пит качает головой:
– Это вряд ли. Нам и здесь хорошо.
Мужчина проводит по всклоченным волосам и собирает их в хвост.
– Ну, вот что я вам скажу… Минут через сорок пять я буду в пабе «Четыре провинции» на Массачусетс-авеню в Кембридже. Сяду в отдельную кабинку в глубине паба. Я там завсегдатай, так что мне разрешат. Может, мы там встретимся, может, нет. Решать вам.
– Чем здесь плохо? – спрашивает Рейчел.
– Хочу немного уединения, чтобы рассказать вам свою историю. И чтобы составить совместный план.
– Какой план?
– Касающийся того, ради чего вы сюда пришли.
– И ради чего же? – уточняет Пит.
– Чтобы разорвать Цепь, разумеется.
52
Они снова переезжают. На этот раз обратно на восток. На этот раз ближе к дому – в Бостон. Они складывают вещи. Решают, что взять с собой, что раздать, что выбросить. Том и малыш Энтони станут скучать по Лос-Анджелесу, а вот Шерил и близнецы так и не прижились здесь. Может, в Бостоне будет легче. Там поблизости живет отец Тома, а он обожает внуков.
В общем, очередной уик-энд посвящен переезду.
Шерил сдвигает комод в комнате близнецов и находит поляроидную фотографию голой Дженнифер, которую сделал Оливер. Девочка стоит перед своим домом, а снимали ее, похоже, с верхнего яруса кровати – со спального места Оливера.
