– Покрутись! – велела Тонечка с восторгом.
Марина покрутилась.
– Сейчас! Я сейчас! – Тонечка сорвалась с места, опять куда-то помчалась и вернулась с овчинной жилеткой. – Давай, мам! Просовывай руки-то!
Марина просунула.
– Ну вот, – сказала Тонечка. – Ну, глаз же не оторвать! Мама, ты такая красивая! Вот ты всю жизнь красивая, а я не пойми что!..
– Что ты болтаешь!
– Правду я говорю, а не болтаю!.. Ты вот так тут и стой до своего похода, ничего больше не делай, любуйся на себя, а я все поделаю! Мам, ну какая красота, а?!
– Спасибо, Тонечка. Вот спасибо тебе.
Они посмотрели друг на друга и обнялись, очень крепко. И мать погладила дочь по голове.
– Так я люблю, когда ты меня гладишь, – сказала Тонечка и потерлась щекой о Маринино плечо. – С детства люблю и до сих пор.
Марина еще немного ее погладила.
– В последнее время что-то трудно мне живется, – пожаловалась Тонечка. – Невозможно просто.
– Я знаю, – сказала Марина. – Вот поверь мне. Нужно еще постараться, еще немного, и все наладится. Наладится, Тонечка! Я точно знаю. Не бывает усилий, которые пропали бы совсем даром.
– Да? – спросила Тонечка. – Ты уверена?
– Я знаю, – повторила Марина. – И так тобой горжусь!.. Ты стойкий человек, я даже не знаю, откуда ты такая взялась, вроде бы ничто не предвещало!
Тонечка отстранилась и посмотрела на мать.
– Девочка как девочка, – продолжала Марина. – Я была уверена, что ты слабенькая, что тебя придется всю жизнь ограждать, оберегать. Возиться с тобой! И вышло наоборот. Ты с нами вон как возишься! И мы бы пропали, если б не ты. И я, и Настя!..
– Мама, ты так говоришь, как будто я Илья Муромец, – пробормотала Тонечка.
– Так ты и есть Илья Муромец, – сказала мать с силой. – Если б не ты, у нас вообще не было бы никакой жизни, ни плохой, ни хорошей. Мы бы только и делали, что боролись за кусок хлеба, за место в поликлинике, да за все. А мы живем не тужим! У меня есть дом и сад. И мои девочки со мной. У Насти есть мечта стать знаменитой артисткой. И ты рядом с ней, и я. А у тебя что есть, Тоня?
– Как? – спросила Тонечка. – Все то же самое – вы обе, дом, сад…
– Но я с детства мечтала жить именно в этом доме и именно хозяйкой, и вот я живу! А ты о чем мечтала?
Тонечка помолчала. Потом отошла и села в кресло, на самый краешек.
– Ты выполняешь наши желания, – продолжала Марина. – Я желаю одно, Настя другое, и ты все выполняешь.
– Не все, – быстро сказала Тонечка. – И не всегда. Я зарабатываю… не очень, времени у меня нет совсем… С Настькой не занималась…
– Зато я занималась! – перебила Марина. – И все ее нынешние выкрутасы – плоды моего воспитания. Ты ни при чем! Она привыкла сопротивляться! Это я ее научила. Я никогда и ни в чем не шла ей навстречу, вот она нынче и отвергает все с ходу!..
– Мама!
– И зарабатываешь ты прекрасно! – Марина Тимофеевна раскинула руки в разные стороны. – Вот на это! Нас совершенно не интересует, сколько ты заплатила налогов, сколько ушло на ремонт машины, а сколько на крышу. Крыша протекла – значит, починим. Интернет слаб, позовем людей, они подключат усилители. Плитку на крыльце в прошлом году переложили, теперь у нас на крыльце итальянская плитка с узорами!
– Очень красивая, – пробормотала Тонечка.
– Очень, – согласилась Марина. – Главное, мне нравится! А тебе что нравится, Тоня?..
– Много всего.
– Вот именно. Просто мы никогда не интересовались, а ты никогда нас не обременяла. И мы привыкли! Поначалу мы все друг от друга скрывали из-за Настиного отца, а потом привыкли.
– Мама, он давно помер!
– Очень хорошо.
– Мама!..
– Поедем на море, – вдруг предложила Марина Тимофеевна. – Хоть на недельку. Возьмем Настю и поедем. Будем пить белое вино, есть барабульку и разговаривать о жизни.
Тонечка смотрела на мать во все глаза. Никогда прежде она ничего подобного не предлагала! Они всегда должны были жить «правильно» – много и продуктивно трудиться, не лениться, вовремя ложиться!.. Какое там море – выпускной год, один из самый трудных в жизни, все самое страшное впереди, нужно определяться с дальнейшей учебой. Запрещается даже думать о чем-то, не имеющем отношения «к делу», не то что ехать на море!
– А как же ЕГЭ? – глупо спросила Тонечка.
– Ну, как-нибудь сдадим и поедем.
– Я за, – тут же согласилась она.
* * *
До Мышкина оказалось рукой подать, такая досада!
Когда-то Марина очень любила ездить «далеко», много лет с тех пор прошло, и вот она опять едет «далеко», а оказалось – близко.
– Кажется, здесь налево, – сказал Липницкий, – или направо, шут его знает!..
– А навигатор что говорит?
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
– Как-то же мы раньше ездили без этих навигаторов! – Липницкий притормозил и аккуратно съехал на обочину.
– По карте ездили. И спрашивали у всех! Как проехать к причалу? Или на площадь Ленина?
– Я не умею в него тыкать и одновременно машину вести, – признался он. – Стар стал.
– Не то слово, – пробормотала Марина Тимофеевна.
Улица, на которую они заехали, была тихой, чистенькой и нарядной – от весны, солнца и свежевыкрашенных наличников. Должно быть, тут принято красить наличники к Пасхе. Сады за заборчиками только-только принимались зеленеть, самое лучшее время, когда деревья стоят словно в невесомой зеленой дымке – почки лопаются, разлетается и повисает в воздухе тончайшая пыльца. Машины, кое-где приткнутые к заборам, тоже имели весенний вид. Только по весне, в самые первые теплые дни, от которых люди давно отвыкли, в машинах забывают поднимать стекла!
Пробежала с безмятежным видом собака, пугнула воробьев из куста, просто так, ради весны и хорошего дня.
Черри на заднем сиденье вскочила, гавкнула просительно и принялась изо всех сил мести хвостом.
– Сейчас, сейчас, – сказала Марина Тимофеевна, выбралась наружу и распахнула дверь. – Давай. Гуляй!..
Колли вымахнула наружу, перескочила канавку, отбежала, присела, блаженно жмурясь, помчалась в другую сторону, вернулась, понюхала одуванчик и опять поскакала вдоль дорожки.
Эх, хорошо!..
Марина потянулась. Ее чудные обновки были как раз кстати и в точности по погоде, и Липницкий, завидев ее утром, сказал: «Какая вы красивая!»
– Навигатор говорит, налево, – сказал он из салона. – Тут уже рукой подать. Поедем?
Марина заглянула внутрь и призналась:
