Эльфверд отодвинулся. Его отец не сказал ни слова. И я удалился.
– Он не такой уж скверный малец, – убеждала меня Этельфлэд.
– Избалованный, грубый и невыносимый.
– Про тебя то же самое говорят.
На это я зарычал, заставив ее улыбнуться.
– Как ты? – спросил я. – Твой брат сообщил, что ты болеешь.
Этельфлэд поколебалась. Я видел, что ее подмывало отрицать этот факт, но потом она расслабилась и вздохнула.
– Я умираю, – призналась она.
– Нет! – возмутился я, но читал правду по ее глазам.
Ее красота померкла в схватке с возрастом и болью, кожа выглядела прозрачной, как будто истончилась, глаза потемнели. Тем не менее улыбка и очарование остались прежними. Я нашел ее в шатре, обозначенном ее флагом, на котором был изображен белый гусь с крестом в клюве и мечом в перепончатой лапе. Не упомню, сколько раз я потешался над этим гербом. Гусь – символ святой Вербурги, мерсийской монахини, которая чудесным образом изгнала с поля пшеницы диких гусей. С чего это сочли чудом, было выше моего понимания – любой десятилетний ребенок на такое способен, – но я знал, как дорога Вербурга Этельфлэд, а Этельфлэд была дорога мне.
Я подвинул кресло поближе к ней и сел, заключив ее тонкую руку в свои ладони.
– Я знаю одного целителя… – начал я.
– Были у меня целители, – устало отозвалась Этельфлэд. – Очень много целителей. Эльфрит
[5] послала мне умного человека, и он помог.
Эльфрит – ее младшая сестра, замужем за правителем Фландрии.
– Отец Каспер готовит снадобье, которое почти снимает боль, но ему нужно возвращаться во Фландрию, потому что Эльфрит тоже больна. – Этельфлэд вздохнула и перекрестилась. – Бывают дни, когда я чувствую себя лучше.
– От чего ты страдаешь?
– От боли вот тут. – Она коснулась груди. – Глубоко внутри. Отец Каспер научил сестер готовить снадобье, и оно помогает. Ну и молитвы тоже.
– Тогда молись чаще, – попросил я.
Две монахини, явно те самые сестры, ухаживающие за Этельфлэд, сидели в тени в дальней части шатра. Обе подозрительно таращились на меня, хотя ни одного слова из нашего разговора слышать не могли.
– Я молюсь днем и ночью, – заявила Этельфлэд с тщеславной улыбкой. – Молюсь и за тебя тоже!
– Спасибо.
– Тебе тоже следует молиться, раз среди твоих врагов теперь оказался Этельхельм.
– Я просто выдернул ему зуб, – ответил я. – Ты присутствовала при этом.
– Он захочет отомстить.
Я пожал плечами:
– И что предпримет? Осадит меня в Дунхолме? Желаю ему в этом удачи.
Она похлопала меня по руке:
– Не будь самонадеян.
– Слушаюсь, моя госпожа. – Я улыбнулся. – Но почему твой брат просто не выставит Этельхельма за дверь?
– Потому что это будет означать войну, – уныло призналась она. – Этельхельма так любят! Он щедр! В Уэссексе нет ни одного епископа или аббата, кто не брал бы у него денег, и половина всей знати – его друзья. Какие пиры он закатывает! При этом трон ему нужен не для себя.
– А всего лишь для внучка, этого куска навоза.
– Его только одно заботит – чтобы Эльфверд стал королем, – подтвердила Этельфлэд. – И мой брат понимает, что западносаксонский витан за него проголосует. Его купят.
– А Этельстан? – поинтересовался я, хотя знал ответ.
– Ты хорошо сделал, затребовав его в заложники. С тобой ему будет безопаснее, чем тут.
– Потому я его и выпросил. – Я нахмурился. – Неужели Этельхельм в самом деле осмелится убить его?
– Он осмелится подстроить его гибель. Ты читал Писание?
– Каждый день! – с восторгом воскликнул я. – И минуты не проходит, чтобы я не заглянул в Иеремию или не погрузился в Иезекииля.
Она весело усмехнулась:
– Какой же ты варвар! Священники не рассказывали тебе истории про Урию?
– Урия?
– Просто запомни имя. Урия Хеттеянин.
– К разговору о попах, – сказал я. – Кто такой Хротверд?
– Архиепископ Йоркский, о чем тебе прекрасно известно.
– Западный сакс, – заметил я.
– Да. И хороший человек.
– Способен ли этот хороший человек брать золото у Этельхельма? – осведомился я.
– О нет. Хротверд – добрый, благочестивый муж, – резко заявила Этельфлэд, а затем осеклась и помрачнела. – Он был аббатом, – продолжила она менее решительно, – и мне припоминается, как его обитель получила щедрое земельное пожертвование. Двадцать хайдов
[6] в Вилтунскире. Что весьма далеко от его аббатства.
– Он принял земли вместо золота?
Этельфлэд нахмурилась сильнее:
– Люди постоянно жертвуют земли Церкви.
– А Этельхельм является олдерменом…
– Вилтунскира, – закончила она за меня, потом вздохнула. – Этельхельм сейчас подкупает лордов Мерсии, осыпая их золотом. Ему хочется, чтобы витан Мерсии избрал Эльфверда моим преемником.
– Нет! – Подобное предположение возмутило меня. Этот злобный, пакостный мальчишка – король Мерсии?!
– Он предложил поженить Эльфверда и Эльфинн.
Эльфинн – ее дочь, разбитная девчонка, хорошенькая и безответственная. Мне она нравилась, быть может даже больше, чем матери, вот почему следующие слова Этельфлэд удивили меня.
– Я отказала. Потому как считаю, что Эльфинн должна наследовать мне.
– Что-что считаешь? – переспросил я.
– Девочка – принцесса Мерсии, – заявила Этельфлэд твердо. – И если я могла управлять страной, то отчего нельзя ей? Почему следующим правителем непременно должен стать мужчина?
– Я в Эльфинн души не чаю, – напомнил я, – но ей не хватает твоего здравого смысла.
– В таком случае можно выдать ее за Кинлэфа Харальдсона, – рассуждала Этельфлэд. – И он будет давать ей советы. У этого молодого человека сильная воля.
Я промолчал. Кинлэф Харальдсон – молодой, красивый западносаксонский воин, но невысокого происхождения. А это значит, что он не добавит Эльфинн веса большого знатного рода. Да и великих подвигов за ним не числилось, то есть у него нет репутации, способной привлечь последователей. Я находил его пустым, но не было смысла говорить об этом Этельфлэд, неизменно падкой на приятную внешность, манеры и обходительность юнца.
– Кинлэф будет защищать ее, – добавила она. – И ты тоже.
