Я вытер лезвие об одну из шкур груза, затем сунул его под низкую рулевую платформу.
«Ренснэгл» ухитрилась пересечь реку и приблизилась к северному берегу, где течение было слабее, и все равно тяжелое судно, вопреки шести веслам и парусу, продвигалось до обидного медленно. Мы дюйм за дюймом пробивались к морю, пока на противоположном берегу Эйнар Белый демонстрировал, за что его прозвали Невезучим.
Казалось хорошей идеей высадить воинов на берег, чтобы преградить доступ на пирсы, пока остальные силы Эйнара уничтожают флот Этельхельма, но оба эти отряда подверглись атаке разъяренных западных саксов, хлынувших по переулкам и улицам и вливавшимся в собственную «стену щитов». Норманны наверняка устали. Прибыли они на рассвете, да и гребли всю ночь против ветра. Восточная стена пока держалась, но вторая поддалась, и уцелевшие бросились через причаленные суда в поисках спасения на ближайшем из кораблей Эйнара. Но спасения не обрели. Прилив прижал драккар к пирсу, и взбешенные саксы, сидя на плечах у беглецов, повалили на нос попавшего в ловушку корабля. Взметались и падали клинки, люди прыгали за борт на мелководье и умирали. Корабль Эйнара погиб.
Впрочем, как и большая часть флота Этельхельма. С конца пирса от горящих судов валил густой дым, от которого почернело небо. Часть «купцов» поменьше норманны заняли и уводили прочь от свалки, следуя за нами вниз по реке, а не менее трех боевых кораблей олдермена пылали. Собственное его судно, «Эльфсвон», похоже, уцелело, как и два других больших западно-саксонских корабля у длинной пристани, но остальная часть флота горела, тонула или была захвачена. Команда самого крупного из драккаров Эйнара, судна с черным корпусом и крестом на носу, все еще забрасывала горящие факелы в малые корабли Этельхельма, но по мере того, как уцелевшая «стена щитов» отступала, близилось время уходить. Другой корабль Эйнара подошел к восточному пирсу, и я смотрел, как норманны прыгают на борт; затем драккар стал табанить веслами, унося людей от мести саксов. Большой корабль, с крестом, последним ушел из огненного хаоса. Когда он вырвался из пелены дыма, я заметил на мачте у него флаг. Какое-то время флаг отказывался реять, потом ветер развернул ткань, открыв полотнище с красной рукой, сжимающей крест.
– Чей герб? – спросил я.
– Это шотландский корабль, – ответил Ренвальд. – А флаг принадлежит Домналлу.
– Человек Константина?
– И везунчик, кстати, – заметил Ренвальд, глядя на скопление разломанных корпусов и горящих кораблей.
Пять кораблей нагрянули на Дамнок на рассвете, но ушли только четыре, хотя за собой они вели дюжину захваченных торговых судов. Эйнар, если он остался жив, наверняка счел «Ренснэгл» одним из этих пленных кораблей, потому как, когда в устье реки нас перегнал драккар, он не предпринял попытки остановить нас. Вместо этого рулевой с платформы темного корабля Домналла помахал нам. Мы помахали в ответ. Затем в нос «Ренснэгл» ударили волны моря, мы убрали весла и предоставили пузатому парусу нести нас на север вдоль побережья.
– Он называется «Трианайд», – сказал Ренвальд, кивнув в сторону шотландского корабля.
– «Трианайд»? – переспросил я.
– «Троица» то есть, – пояснил шкипер. – Я частенько встречал его в Форте, но вот чтобы он так далеко на юг забирался – такого не бывало.
– Я думал, что все корабли Константина дерутся с норманнами на островах.
– Большинство, но «Трианайд» он предпочитает держать поближе к дому.
– Теперь он держит его под Беббанбургом, – с горечью заметил я.
– Верно, господин. Верно.
Утешало единственно знание, что «Трианайд», как и флот Эйнара, ждет под Беббанбургом не самое легкое время. Корабли не могут воспользоваться гаванью форта, вход в которую лежит по узкому фарватеру прямо под северными стенами и мимо строго охраняемых морских ворот. Любое идущее по нему судно можно закидать копьями и камнями, а следовательно, кораблям Эйнара придется искать приют на мелководной якорной стоянке между Линдисфареной и материком. Убежище это не слишком укромное и надежное, а в бурю так и вообще опасное. Когда я был ребенком, там укрылся один шотландский «купец». В ночь шторм усилился, и, проснувшись, мы обнаружили, что корабль выбросило на берег. Помню, как радовался отец, сообразив, что судно и груз теперь его собственность. Он разрешил мне ехать с воинами, которые галопом промчались по пескам во время отлива и окружили потерпевший крушение корабль. Пятеро его моряков сразу сдались, разумеется, но мой старший брат все равно приказал их убить.
– Это скотты! – заявил он мне. – Подонки! А ты знаешь, как нужно обращаться с подонками.
– Они христиане! – возмутился я. В те дни, когда мне было семь или восемь лет, я еще старался быть добрым христианином и тем самым избегать тщедушных тумаков отца Беокки.
– Они скотты, болван! – отозвался брат. – Избавляйся от этих ублюдков! Хочешь прикончить одного?
– Нет!
– Жалкий сопляк! – презрительно бросил он, потом вытащил меч и принялся избавлять мир от подонков.
Как выяснилось, выброшенный на берег корабль не вез ничего более ценного, чем груз овечьих шкур, одна из которых стала моим одеялом на следующие два года. Я вспоминал эту историю, когда Ренвальд передал рулевое весло одному из членов команды, потом вытащил меч молодого норманна из-под кормовой площадки. Он поднес к глазам рукоять и полюбовался серебряной инкрустацией.
– Господин, ценное оружие, – сказал шкипер.
– Франкский, похоже. От него куда больше пользы, чем от куска ржавого железа, который ты называешь мечом.
– Я могу оставить его? – Он улыбнулся.
– Оставь или продай, делай что хочешь. Только лезвие смазывай. Жалко будет, если такой отличный клинок ржа съест.
Ренвальд сунул оружие назад в тесное хранилище.
– Господин, ты, значит, идешь в Беббанбург:
Я покачал головой:
– Нет, плыву во Фризию.
– И поэтому решил для начала заглянуть в Дамнок? – лукаво осведомился корабельщик.
– У меня было дело в Дамноке, – отрезал я. – А теперь я перебираюсь во Фризию.
– Да, господин, – кивнул он, явно не поверив.
Мы летели по ветру, хотя, по правде, летать «Ренснэгл» не умела. Она неспешно ползла, а флот Эйнара уверенно шел впереди. Я видел паруса его кораблей на фоне моря, искрящегося под лучами солнца – оно выглядывало из-за редких облаков, раскиданных по северо-восточной части неба. Рука моя инстинктивно потянулась к молоту, чтобы возблагодарить Тора за чудо, но пальцы нащупали крест, и я подумал: не этот ли символ принес мне добрую удачу? То был один из самых сильных аргументов этой религии – что судьба улыбается христианам. Христианский король, уверяли их колдуны, выигрывает больше битв, собирает больше дани, приживает больше сыновей, чем языческий правитель. Я надеялся, что это не так, но предусмотрительно поблагодарил христианского Бога, по велению которого судьба улыбнулась мне пару часов назад.
